Власть меча

– Вернемся к тому, о чем я говорил. Мы с твоей тетей считаем, что тебе до поры лучше отказаться от имени Деларей. Ты должен взять фамилию Бирман, пока не стихнет «слава» твоего отца. Его имя и так слишком часто упоминают в газетах, этом орудии Люцифера. Твоя тетя совершенно права, что не допускает их в наш дом. В следующем месяце в Виндхуке будет громкий процесс, суд над твоим отцом. Это может навлечь позор и бесчестие на нашу семью.

– Суд над моим отцом? – Манфред смотрел, не понимая. – Но мой отец мертв.

– Мертв? Ты так думал? – Тромп встал и вышел из-за стола. – Прости меня, йонг. – Он положил большие ладони на плечи Манфреду. – Я причинил тебе ненужные страдания, не сказав об этом раньше. Твой отец не умер. Его поймала полиция, и двенадцатого числа следующего месяца он предстанет перед Верховным судом в Виндхуке.

Он поддержал мальчика, который от этих слов пошатнулся, и мягко пророкотал:

– Теперь ты понимаешь, почему мы хотим, чтобы ты поменял имя, йонг?

* * *

Сара торопливо закончила глажку и уборку. Теперь она сидела на груде поленьев, подтянув колени к подбородку, обхватив их руками, и смотрела, как Манфред колет дрова. Она любила смотреть, как он работает топором. Топор был длинный, двуручный, с головкой, окрашенной в красное, и острым блестящим лезвием. Мэнни наточил его так, что мог сбрить золотистый волосок на тыльной стороне ладони.

Он снял рубашку и попросил Сару подержать. Грудь и спина у него блестели от пота. Ей нравился запах его пота, похожий на запах свежего, только что из печи, хлеба или на согретый солнцем инжир, только что с дерева.

Манфред поставил очередную чурку и отступил. Поплевал на ладони. Он всегда так делал, и Сара невольно собрала во рту комок слюны, сопереживая. Потом он взвесил длинный топор, и девочка затаила дыхание.

– Таблица умножения на пять, – приказал он и размахнулся. Топор просвистел у него над головой, и Манфред опустил его. Яркое лезвие со щелканьем погрузилось в чурбак, и одновременно Манфред резко выдохнул.

– Пятью один пять, – пропела Сара во время падения топора.

– Пятью два десять, – выдохнул Манфред, и белое полено отлетело на высоту его головы.

– Пятью три пятнадцать.

Головка топора описала в лучах заходящего солнца сверкающий круг, градом летели белые осколки, а Сара продолжала выкрикивать.

Когда она выкрикнула:

– Пятью десять пятьдесят, – колода раскололась на две части. Манфред отступил, оперся на топорище и улыбнулся.

– Очень хорошо, Сари, ни одной ошибки.

Она покраснела от удовольствия, потом оглянулась, и лицо у нее сразу стало виновато удивленным. Она соскочила с поленницы и в вихре развевающихся юбок побежала по тропинке к дому.

Мэнни быстро повернулся. Дядя Тромп прислонился к углу мастерской и смотрел на него.

– Прости, дядя Тромп. – Он опустил голову. – Я знаю, что ей нечего здесь делать, но я просто не мог ее прогнать.

Дядя Тромп оттолкнулся от стены и медленно приблизился к Манфреду, болтая длинными руками, как большой медведь. Он неторопливо обошел Манфреда, разглядывая его и слегка хмурясь.

Манфред смущенно поморщился. Дядя Тромп больно ткнул его в живот указательным пальцем.

– Сколько тебе лет, йонг?

Манфред ответил, и дядя Тромп кивнул.

– Еще года три будешь расти. Будешь драться в легком весе, вот что, если в конце не начнешь быстро прибавлять. Тогда будет средний вес.

Манфред почувствовал покалывание на коже; слова были незнакомые, но волнующие. Дядя Тромп отошел от него и направился к поленнице. Неторопливо снял и аккуратно сложил темный пиджак. Положил на поленницу, отстегнул белый пасторский галстук и педантично положил на пиджак. И вернулся к Манфреду, закатывая рукава белой рубашки.

– Значит, хочешь стать боксером? – спросил он. Манфред кивнул, не в силах говорить.

– Отложи топор.

Манфред воткнул топор в чурбак и снова посмотрел дяде в лицо. Дядя Тромп протянул правую руку открытой ладонью вперед.

– Ударь! – велел он.

Манфред сжал кулак и робко замахнулся.

– Ты не чулки штопаешь, йонг, и не тесто месишь. Кто ты, мужчина или кухонная девушка? Ударь, парень. Ударь! Вот так-то лучше. Не заноси руку за голову, просто бей. Сильней! Сильней! Вот так-то лучше. Теперь левой, вот так. Левой! Правой! Левой!

Теперь дядя Тромп держал перед мальчиком обе ладони, он раскачивался и танцевал перед Манфредом, и Манфред энергично следовал за ним, ударяя кулаками по открытым ладоням.

– Хорошо. – Тромп опустил руки. – Теперь ударь меня. Ударь в лицо. Ну, изо всех сил. Прямо в пачку. Посмотрим, сможешь ли ты опрокинуть меня на спину.

Манфред опустил руки и отступил.

– Не могу, дядя Тромп, – сказал он.

– Что не можешь, йонг? Что ты не можешь?

– Не могу ударить тебя. Это неправильно. Неуважительно.

– Значит, мы говорим об уважении, а не о боксе? Мы говорим о пудре и женских перчатках? – взревел дядя Тромп. – Я думал, ты хочешь драться. Думал, ты хочешь быть мужчиной, а вижу сопливого хнычущего малыша. – Он заговорил писклявым фальцетом. – Это неправильно, дядя Тромп. Неуважительно, – передразнил он.