– Знали бы вы, как я вечно все забываю, – вторила ему жена.
– Речи. Я забывал собственные речи, – едва не рассмеявшись, добавил мужчина.
– Однажды в пансионе я играла в пьесе, и, когда пришло время исполнять роль, я открыла рот – и оттуда не вырвалось ни звука, ни слова.
– Прошу меня простить, – оправдывалась Роуз. – Все как будто из головы вылетело.
– Ничего, – успокаивал ее губернатор, – правда-правда, ничего страшного.
– В любом случае нам уже пора, я и не заметила, что уже так поздно. Нынче так рано темнеет, совершенно сбивает с толку. Но ничего, скоро наступит лето, прекрасное долгое лето!
Снова они стояли у губернаторской машины. Скрывшись за горами, солнце унесло с собой и весну. Лужи на автомобильной площадке затянулись паутинками льда.
– Было просто замечательно! – воскликнула леди. – Надо обязательно увидеться еще раз.
Мужчины обменялись рукопожатием. Джордж придержал дверцу для губернаторской жены.
– Приезжайте к нам еще, – сказала Роуз.
– Непременно!
Джордж взглянул на новенькие дутые шины и, улыбнувшись губернатору, еще раз пнул их.
– Удачи вам с шинами! Хороший получился вечер.
– Спасибо, Джордж, спасибо! – ответил губернатор, забираясь в машину, и все помахали друг другу на прощание.
– Сейчас приду, – предупредила Роуз, когда Джордж направился в спальню.
Подождав, пока дверь закроется и Джордж снимет рубашку и ботинки, без которых он ни за что не вернется в гостиную, девушка приблизилась к столу и принялась торопливо убирать тарелку, бокал и приборы Фила. Торопливо, но осторожно. Боясь зазвенеть фарфором, когда будет ставить посуду в шкаф, она даже сняла кольцо. Впрочем, волновало ее не то, что Джордж может услышать, чем она занимается, а то, что звук нетронутых приборов Фила вдохнет в них новую жизнь. Встречи с ними утром она бы просто не вынесла.
Когда Роуз вернулась, Джордж уже лежал в постели, однако свет оставался включенным.
– Прости. Прости, что я так плохо играла.
– Все в порядке. Страх перед сценой может случиться с каждым, особенно если губернатора видишь впервые в жизни. Может, коктейли так подействовали?
Страх перед сценой был здесь ни при чем. Играть перед губернатором не страшнее, чем играть перед посетителями гостиницы или зрителями движущихся картинок. Не кажется ли Джорджу странным, что оцепенела она всего лишь при виде столовых приборов одного-единственного человека, к тому же отсутствующего? Эти мысли напомнили Роуз о черепе, что стоял на столе Питера в Херндоне. Никогда он ей не нравился.
Раздевшись в ванной, Роуз задержалась, чтобы выпить стакан воды. Голова раскалывалась. Где же аспирин?
Когда Роуз опустилась на постель, Джордж лежал молча и лишь беззвучно повернулся на бок. Слышалось только его мерное дыхание, и девушка стала дышать так же ровно, притворяясь спящей. Однако в голове ее беспорядочно вертелись события минувшего дня, обостренные темнотой ночи. Зачем она рассказала губернаторше, что за пианино в последний раз сидела в оркестровой яме движущихся картинок? Она ведь так хотела показать леди, что Джордж женился на достойной девушке. Тут и думать нечего – все дело в Джонни. Повторный брак – извечная дилемма. Не случайно богословы, утешая свою совесть, говорили: браки не заключаются на небесах[16]
.Джордж прочистил горло – он не спал, и Роуз взяла мужа за руку. На улице послышался лай собак – одной, другой, третьей, внезапный отчаянный лай. Щелкнула щеколда барака, раздался мужской крик: «Молчать!» – и в ту же секунду лай прекратился. Роуз представила, как собаки, поджав хвост, спрятались под домом.
Рука Джорджа напряглась.
Прислушалась и Роуз – стук копыт где-то вдалеке, осторожный мерный топот, траурный марш по замерзшей земле. Крещендо – всадник приближался к дому. Диминуэндо – скакал к амбару. И стук прекратился.
Снова собаки. Рявкнул голос, уже другой.
Роуз вздрогнула.
Джордж закашлялся.
Фил.
Как долго заводил он лошадь в темноту амбара, как долго ослаблял стропы кожаной подпруги. Как долго снимал седло, попону, вешал седло на крюк и наконец выпускал коня во двор к кормушке.
Они услышали звук отворяющейся двери. Дверь плотно закрылась – спокойно, будто дело было в полдень. Поступь проворных шагов. Ветер пронесся по коридору и засвистел в щели следующей двери. Дверь в спальню Фила затворилась. Из ванной послышалось шмыганье и покашливание.
Выбравшись из-под одеял, Джордж присел на край кровати.
– Ты чего?
– Пойду поговорю с ним.
– Поговоришь?!
– Не знаю, наверное, я слишком грубо с ним обошелся.
– Грубо?!
– В конце концов, он мой брат.
– Да, я понимаю. Иди.
Одевшись, Джордж пришел к брату и стоял посреди комнаты, пока глаза его не ухватили бледный отлив латунной кровати.
– Фил?
– Да? – ответил брат по-дневному ясным голосом.
– Думал зайти и…
– Вот ты зашел. Что-то хотел сказать?
– Фил, я не должен был говорить то, что сказал тогда.
Зашелестела папиросная бумага. Вспыхнула и погасла спичка. Снова стало темно. Фил затянулся, и отсвет сигареты на мгновение осветил его лицо.
– Свои извинения, вы двое, оставьте при себе.