Власть пса

Владения фермеров, основных обитателей долины, по которой гнали скот ковбои, преграждали старый путь к горам, и потому стаду приходилось лавировать между оградами из поржавевшей колючей проволоки. Фила это всегда раздражало. По большей части фермеры не были местными – сюда перебирались финны, шведы и им подобные. Фил не особенно жаловал иностранцев, и уж тем более фермеров с их покрытыми толем домишками из дерева или дранки; с их отчаянными попытками вырастить тенистые деревья на худой щелочной земле; с их широкими комбинезонами, сносившимися ботинками и женами, работавшими наравне с мужчинами. Все напоминало Филу о том, что наступали иные времена.

– Ублюдки даже по-американски не говорят, – пожаловался он одному из ковбоев.

Фил был патриотом до мозга костей.

– Лет двадцать назад в стране ни одного подонка с забором из колючей проволоки не водилось. Совсем другие времена были, когда жив-здоров был Бронко Генри.

Стадо сделало еще одну петлю, прежде чем выйти на прямую дорогу к лесному выпасу. Многие, если не большинство фермеров, уже успели разориться: молитвы их оставались неуслышанными – дождь в этих краях редкость, а реки принадлежали скотоводам. Отрадно было наблюдать, как опустевшие хибарки становились прибежищем для полевок и летучих мышей, покосившиеся двери повисали на ссохшихся кожаных петлях, и к домишкам, надеясь укрыться от зноя, стекались дикие лошади. Однако и сейчас поржавевшие ограды былых хозяйств заставляли стадо петлять, дожидаясь, пока кто-нибудь не выйдет из себя, сорвет их к чертовой матери и, свернув в трубочку, выбросит в кусты.

– Хорошие, должно быть, были времена, – поддержал Фила юный погонщик.

– Это точно, – буркнул тот.

Прямо перед ними одна из коров, выставляя напоказ свои желания, взобралась на спину другой, и к ней, расталкивая все на своем пути, попер широкогрудый бык. Опустившись на землю, телка дала себя обнюхать и кокетливо рванула вперед, однако бык скоро нагнал и оседлал ее, и та пошатнулась под тяжестью огромной туши. Когда самец насытился, корова выбралась и, сгорбив спину, поспешила прочь.

Порой Фил не обращал внимания на такие вещи. Порой обращал. Сейчас же он наблюдал за юным ковбоем, глазевшим на это зрелище с приоткрытым ртом.

– Не волнуйся, скоро уже будешь в городе.

Юноша залился краской.

Вот об этом-то, усмехнулся про себя Фил, они только и думают. И к чему парням сия радость? Только деньги тратят да хвори цепляют, пока не свяжутся с какой-нибудь шалашовкой в Херндоне, которая будет изменять им при первом удобном случае. Фил никак не мог понять, как можно губить себя ради смазливой девки – себя и всех других вокруг. Надо сказать, Джордж не слишком далеко ушел от этих ребят. Дал себя заарканить, и вот к ним на ранчо приезжает его приемный сынок.

– Нет, не хорошими были времена, – окликнул Фил погонщика, – они были превосходными.

Как же хотелось кому-нибудь врезать.

Вскоре после того, как мужчины погнали скот в горы, Роуз отправилась на старом «рео» в Херндон, и следом тут же нахлынули переживания. Даже она, взрослая женщина, не могла стерпеть молчание Фила, его презрение. Подумаешь, во многих семьях кто-нибудь отказывается говорить с другими – дело житейское. И только с возрастом учишься не ждать слишком многого, смиряться с тем, что не все идет гладко; только с возрастом понимаешь, что в жизни есть место и хорошему, и плохому. Но выдержит ли Питер это испытание? Как мальчик перенесет молчание и пренебрежение? Стоит ли предупредить его, подготовить к трудностям? Какая мать не хочет выглядеть достойной в глазах сына? Какая мать не хочет оградить дитя от хаоса, с которым приходится уживаться взрослым?

В Херндон она приехала немного за полдень. Руль старого «рео» был установлен на такой нелепой высоте, что Роуз никак не могла решить, как ей лучше сесть – прямо, возвышаясь над рулем, как и подобает миссис Бёрбанк, или скрючившись. Сотни распылителей сверкали радугой на сотнях лужаек; с флагштока на фасаде здания суда вяло свисал флаг; обнюхивая стены, крутилась собака. На ступенях суда, нежась в лучах солнца, беседовали мужчины – стоило Роуз проехать мимо, как они обернулись, чтобы взглянуть на нее. Ослепительным светом блистали окна гаража c новенькими «фордами». Служитель продуктовой лавки выстраивал в витрине пирамиду из апельсинов. Здесь ей всегда старались угодить, однако Роуз чувствовала себя самозванкой, ребенком, играющим во взрослого, – девицей в роли миссис Бёрбанк.

Питер был готов к отъезду: на тщательно уложенных волосах уже высохла вода, сияли начищенные ботинки, на шее красовался галстук.

– Ты плохо ешь, – заметила мать, увидев мальчика.

– Я ем достаточно, – улыбнулся Питер.

– Разве? Так исхудал, на чем только брюки держатся! Правда, не понимаю.

– Не переживай, я всегда так выглядел.