Властелин Колец

В юбилейном журнале американского общества по изучению творчества Толкина, Льюиса и Вильямса («Mythlore», Mythopoeic Society, 1992 г.) А. Кондратьев пишет (с. 42): «Если бы меня попросили назвать в творчестве Толкина элемент, который лучше всего определял бы его уникальный вклад во всемирную литературу, я назвал бы тему «эвкатастрофы»; на этот термин он обратил внимание мира сам, популяризовав его в своем эссе «О волшебных сказках». Нет сомнения, что сами по себе «счастливые концы» в литературе не новость, но в современную эпоху к ним стали относиться с подозрением; они отошли в область детской литературы и откровенно легковесного чтива. В лучшем случае счастливая концовка приемлема сегодня как стилистическая поза (что исключает искренность). С устранением Бога, а следовательно, и всякого центроположного смысла существования жизнь стала восприниматься как абсурд – за исключением тех экзистенциальных смыслов, которые мы проецируем на этот абсурд сами. Но поскольку на самоё действительность эти смыслы не влияют, мы не имеем права ожидать, чтобы жизнь следовала образцам, которые давали бы нам эстетическое или моральное удовлетворение; таким образом, всякая литература, которая предлагает иное решение, неизбежно начинает казаться лживой болтовней. Многие интеллектуалы и художники пытались смягчить жестокость такого взгляда на мир, в нашем веке общепринятого, и достигали своей цели, избирая путь подавления глубинных духовных чаяний человека. Чтобы избежать боли, которая неизбежно возникает на опустевшем месте взамен потерпевших крушение чаяний и упований, эти художники выработали настоящий страх перед самим понятием «счастливого конца», приняв, по сути, решение любить уродство жизни и отдавая предпочтение этой любви к уродству перед тревогой за конечное уничтожение всего прекрасного. Эти постоянные усилия «ожесточить душу» имели далеко идущие последствия… Достаточно прислушаться хотя бы к тому, что говорят о Толкине читатели и критики, которым он не нравится, – он-де и слезлив, и сентиментален. Толкин отпугивает этих людей, возвращая значение чувствам, которые они давно уже перестали принимать всерьез.

Для многих, однако, чтение Толкина было первым проблеском реальности… первым лучом теплого света, который сделал возможной оттепель в «ожесточившейся», «закаленной» душе писателя. Испокон веков христианские Церкви проповедовали те же самые истины, однако через посредство книг Толкина эта весть прозвучала для нашего современника убедительнее. Глубоко укорененная в вере, весть эта, однако, представлена у Толкина не в религиозных терминах и не в виде некой описательной системы верований; она дана в опыте, она ведет читателя по тропкам «малого творения» (sub-creation) к тому знанию, которое стремится этому читателю передать. При этом автор не обходит стороной ни одну из тревог и ни одно из сомнений, осаждающих нашу современную жизнь: горе и печаль в этих книгах реальны, и конечное поражение, о котором шепчет нам отчаяние, вечно маячит на горизонте как один из возможных исходов. И если, несмотря на все ужасы, которые мы уже привыкли принимать как единственную реальность, надежда все-таки брезжит – она тем более убедительна. Эвкатастрофа как серьезная философская и литературная категория, как предмет веры обретает с помощью искусства Толкина новую жизнь в современной реальности».

⁶⁰⁶

Синд. «князь ветра».

⁶⁰⁷ Синд. «широкий + крыло».

⁶⁰⁸ Синд. «повелитель орлов».

⁶⁰⁹

Синд. название – Эхориат. Горы Белерианда (см. прим. 201), разделявшие долину Сириона и Дортонион (см. прим. 344). В этих горах была скрыта долина Тумладен, посреди которой располагался эльфийский город Гондолин (см. прим. 254). Гнездовья орлов были в южной части Эхориата – Криссаэгриме (Сильм., с. 136).

⁶¹⁰ Синд. «повелитель неба».