— Да, прошла неделя, — подтвердил Фарамир. — И я должен сказать тебе, что она принесла мне неведомые доселе радость и боль. Я радуюсь, когда тебя вижу; мне больно, ибо страхи и сомнения не рассеиваются, а становятся черней день ото дня. Я не хочу, чтобы этот мир погиб, Эовина, потому что боюсь утратить то, что нашел.
— Утратить то, что нашел? — переспросила Эовина, серьезно посмотрев на него, но взгляд ее был добрым. — Что можно было найти и потерять в эти дни? Не говори мне об этом, друг! Ничего не говори! У меня такое чувство, будто я стою на краю ужасной пропасти, непроглядная бездонная чернота у моих ног, и я не знаю, есть ли свет позади. Я еще не могу обернуться. Я жду, когда пробьет роковой час.
— Мы все ждем, когда он пробьет, — сказал Фарамир.
Больше они ни о чем не говорили. Ветер стих, солнце побледнело, день погас, а в городе и на полях все смолкло. Они не слышали ни свиста ветра, ни шелеста листвы, ни голосов, ни пенья птиц, ни биения собственных сердец.
Время остановилось. Их руки встретились и сплелись, но они этого не замечали, замерев в ожидании неизвестного. И вдруг им показалось, что за дальней горной цепью вздыбилась новая вершина, огромная гора Тени, пытавшаяся закрыть весь мир, сверкавшая молниями и огненными искрами. Земля вздрогнула так, что зашатались стены столицы. А потом над ней пронесся странный звук, словно весь мир с облегчением вздохнул, и у них снова забились сердца.
— Это напомнило мне о Нуменоре, — произнес Фарамир, с удивлением слыша собственный голос.
— О Нуменоре? — спросила Эовина.
— Да, о погибшей Заокраинной земле, когда большая черная волна поднялась над зелеными полями, и даже над горами, и все затопила неотвратимая Тьма. Мне это часто снится.
— Значит, ты думаешь, что наступает Тьма? — спросила Эовина. — Неотвратимая Тьма? — и вдруг прижалась к нему.
— Нет, — ответил Фарамир, смотря ей в глаза. — Это лишь образ, который всплыл в моей памяти. Я не знаю, что происходит. Трезвый рассудок говорит, что пришел Черный День и наступает конец всему; но сердце не верит. Мне вдруг стало легко, и появилась надежда, этого разумом не понять. Эовина, Белая Королевна, в эту минуту я не верю в победу Тьмы!
Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.
Они стояли на городской стене, снова налетел ветер, сплетая и развевая его черные, как смоль, и ее золотые волосы. Тень исчезла, на небо вышло солнце. Серебром заблестели воды Андуина, в сердца людей вошла радость, из домов послышались песни. Но никто еще ничего не понимал.
Когда солнце поднялось в зенит, с востока прилетел гигантский орел и принес от Западных вождей счастливые вести, которых так долго ждали.
Орел прокричал:
И люди запели на всех улицах столицы.
И настали золотые дни, когда весна превратилась в лето и усыпала цветами поля Гондора. С острова Кайр Андрос прискакали на быстрых конях гонцы с вестями обо всем, что свершилось. Город готовился к встрече Короля.
Мерриадок был отправлен с обозом провизии в Осгилиат, а оттуда на корабле — в Кайр Андрос. Фарамир остался в Минас Тирите, ибо полностью исцелился и временно принял на себя обязанности наместника. Ему предстояло все подготовить к приходу того, кто займет трон.
Эовина тоже осталась, хотя брат звал ее на Кормалленское поле. Ее решение удивило Фарамира. Он был очень занят важными делами, поэтому редко виделся с ней в эти дни. Королевна по-прежнему оставалась в Домах Целения и одиноко гуляла по саду, снова бледная, единственная во всем городе, чьи глаза остались печальными. Попечитель Домов Целения встревожился и доложил об этом наместнику.
Тогда Фарамир пришел ее навестить, и они снова вышли на стену вдвоем. И он спросил ее:
— Почему ты осталась здесь, Эовина, а не поспешила на радостные торжества в Кормаллен за островом Кайр Андрос, где тебя ждет брат?
А она ответила:
— Разве ты не знаешь, почему?
И он сказал:
— Причин может быть две. Я могу лишь гадать…
Сказала она:
— Не надо играть в загадки, Фарамир. Говори яснее.
— Воля твоя, королевна, слушай, — сказал он. — Ты не поспешила на Кормалленское поле, потому что тебя позвал только брат, а смотреть издали на Арагорна наследника Элендила в зените его славы — сейчас не радость для тебя. Или потому, что я туда не поехал, а ты хочешь быть рядом со мной. Вот две причины, и ты сама не знаешь, какой выбор сделать. Неужели ты не любишь меня, Эовина? Неужели не хочешь меня полюбить?