Влюбиться без памяти

Тут дверь отделения распахивается, и мне на встречу выходит пожилой мужчина в белом халате с уставшими глазами. Его волосы – полностью седые, отливают серебром в свете ламп дневного света, и я замираю, пытаясь угадать, что он хочет мне сказать.

Он шикает на средний медицинский персонал, и громогласно заявляет:

– Анна Ильинична, вас на посту больные ждут! А у вас, Екатерина Игоревна, ещё на завтра журнал не заполнен! Быстро по своим местам!

– Простите, Анатолий Иванович.

Медсёстры бросаются врассыпную, почтительно опуская глаза в пол, и убегают в разные концы коридора, боясь нагоняя от врача. Бросаюсь к нему, чуть не сбив с ног, и складываю ладони в молитвенной позе, читая данные на бейджике.

– Анатолий Иванович, как там Кожевников?

Моё сердце ухает куда-то в пятки, и я испуганно замираю в неудобной позе, выставив вперёд ухо, стараясь не прослушать ничего из того, что сейчас мне скажет доктор.

– Это вы ведь его привезли?

– Да.

– Напомните, ваше имя – отчество.

Врач морщится, напрягая свою память и поправляя бифокальные очки с толстыми стёклами, криво сидящие на его мясистом носу.

– Евгения Васильевна. Можно просто Женя.

– Ну, что ж, Евгения Васильевна, ваш молодой человек в реанимации, у него серьёзная травма головы. Больше мы пока ничего вам сказать не можем.

Внимательные глаза доктора смотрят на меня с сочувствием и пониманием, и у меня внутри появляется щемящее чувство печали. Вправе ли я интересоваться здоровьем Кожевникова? Ведь я ему практически никто.

– А как рука? Когда он лежал, я видела, что правая рука была неестественно выгнута. Или, мне показалось?

– Вы очень внимательны. Не думали пойти учиться на врача? Вывих правой руки действительно присутствует, но это не критично. Главное, чтобы мозг справился с травмой.

Я сглатываю вязкую слюну, стоящую в горле, и выдыхаю. Кожевников просто обязан справиться с травмой, а я буду за него молиться. Ведь всё необходимое я уже сделала – вызвала «скорую помощь» и привезла его в больницу.

Правда, пока мы ждали оказания помощи, мне пришлось заполнить необходимые медицинские документы. Все данные о пострадавшем я аккуратно списала из его паспорта, а вот свои…

Сначала, заполнять не хотела, но строгая медсестра всё же обязала меня это сделать, на случай, если с Антоном Михайловичем что-то случится.

– Или заполняйте свои данные, и пишите, что вы – его невеста, или, хотя бы, оставьте телефоны родителей, других близких родственников. Должны же мы с кем-нибудь связаться.

– Я не знаю телефоны его родственников.

Мямлю, представляя, как это глупо, должно быть, звучит.

Медсестра хмурится, поправляя на крошечном носике очки в толстой роговой оправе, так не идущие ей, и недовольно оттопыривает нижнюю губу. Видимо, она соображает, как это я могу не знать телефон хоть кого-то, имеющего близкие родственные связи с мужчиной.

Ах, ну да, все же в больнице считают его моим молодым человеком.

– Тогда пишите свой номер. Ему нужно будет привезти вещи, когда его переведут в палату. Должны же мы будем оповестить кого-то.

Вздохнув, аккуратно, дрожащей рукой, вывожу на первой странице карты Кожевникова свой мобильный номер телефона, и подписываю его – невеста. Будем надеяться, что врачам он не пригодится, а Антон Михайлович, когда очнётся, сам свяжется со своими родственниками и, возможно, с Юлией. Ведь именно она – его настоящая невеста, хоть обручальное кольцо всё ещё красуется на моём безымянном пальчике.

Но пока, из-за моей собственной болтливости, весь персонал больницы именно меня считает любимой девушкой бизнесмена, героически спасшую любимого от рук бандитов.

Я терзаюсь сомнением – как мне нужно себя вести в такой щекотливой ситуации. Поднимаю глаза на врача, вспоминая о личных вещах Кожевникова и чувствуя неловкость, спрашиваю:

– А его нельзя увидеть? У меня – его вещи.

– Вот и оставьте их пока у себя, вы же его девушка. А они ему сейчас без надобности, в реанимации их хранить негде. Или передайте родным. Всего доброго.

Пожилой врач, мгновенно развернувшись, уходит вглубь коридора, слегка прихрамывая, а я в изнеможении плюхаюсь на металлическую лавку, подперев голову руками. Скамейка подо мной жалобно скрипнула, как будто отражая моё внутреннее подавленное состояние.

– Легко сказать – передайте родным…

Больница, в которую доставили Антона, мало походила на частные клиники, в которых он, возможно, привык обследоваться. Но зато, нас тут оперативно приняли и мгновенно увезли мужчину в отделение интенсивной терапии, так как он после полученной травмы так и не очнулся. Хорошо, что аппарат искусственной вентиляции лёгких не понадобился – Антон дышал сам, но, к сожалению, впал в кому.

Грязно-синие стены клиники, покрашенные, скорее всего, самой дешёвой краской, уже успели облупиться в некоторых местах и, сверкая голым бетоном, навевали ещё большую тоску на меня. Грязные окна, между рамами которых валяются дохлые насекомые, очевидно, ещё с прошлого лета, вызываю отвращение и чувство брезгливости. Мне немедленно захотелось взять тряпку и отмыть тут всё, чтобы, наконец, бюджетная больница не казалась такой уж бюджетной.