Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр

Свою пьесу молодой мистер Хиггс назвал «Дядюшка Амброз». У Уилсона Келли имелся одноименный брат, который недолгое время проучился в Оксфорде и теперь имел приход в Линкольншире. Побаиваясь, как и многие актеры, что его по ошибке примут за данного джентльмена, Келли имел обыкновение называть «мой брат во церкви» или вспоминать какой-нибудь анекдот из тех дней, когда «мой брат учился в Оксфорде» – не проявляя при этом ни малейшего недовольства именем, внешностью, манерами и, по сути, самим фактом существования Амброза. А потому первым его вкладом в соавторство с молодым мистером Хиггсом было превратить своего персонажа в дядюшку Дадли, а вторым – чтобы убрать ненужную аллитерацию: переименовать саму пьесу в «Косточку удачи».

– Как вам это, мистер Хиггс? – спросил тогда он.

– Замечательно, – ответил мистер Хиггс. – Что это значит?

– Будет вам, мистер Хиггс, вы же знаете, что такое косточка, которая приносит удачу. Она ассоциируется с исполнением желаний – иными словами, с появлением удачи, в данном случае в лице дядюшки Дадли, которая способна повлиять на положение семьи. Во втором акте можете дать нам что-нибудь про косточку. Косточка, разумеется, будет метафорическая.

– Понимаю, понимаю, – поощрительно кивнул мистер Хиггс.

– «Косточка удачи», – любовно повторил Келли, – если у вас, конечно, нет альтернативных вариантов.

– Как насчет «Удача косточки»? – спросил мистер Хиггс. – Вроде бы лучше передает смысл.

После минутного удивления Келли всерьез над этим задумался, а после объявил – не без причины, – что зависит от того, как посмотреть. Мистер Хиггс согласился, и пьеса осталась «Косточкой удачи».

– Вот как обстоят дела, – взял слово председатель. – Мистер Хиггс согласен, что «Косточка удачи» не дает нам всего, чего мы хотим. Только не в Лондоне. А ты что скажешь, Джон?

– Я всегда говорил, – отозвался Феррьер, – что это омерзительное, ужасное название.

– Да, да, мистер Хиггс теперь это понимает. Есть идеи, мистер Хиггс?

Мистера Хиггса посетила безумная идея спросить Уилсона Келли, нет ли у него при себе шпильки, но он отверг ее как бестактную. Прочих идей у него не наблюдалось.

– В таком случае мне пришла одна идея, – сказал Келли. – Я думал назвать пьесу «Мэ-э-э, мэ-э-э, паршивая овца», что подчеркнет суть первого акта, а именно, что Дадли был паршивой овцой в семье. Сделаете это для меня, мистер Хиггс? Это же просто строчка-другая.

– И как мне вставить «мэ-э-э»? – спросил, подумав, мистер Хиггс. Теперь он бросил курить (так сказать) и более чем когда-либо выглядел невинным младенцем.

Келли только собирался объяснить, что «мэ-э-э, мэ-э-э» – это просто… ну можно принять за символ того… когда Феррьер оторвался от бутылки и возвестил:

– Уже делалось.

– Вот как? Я и забыл. Жаль, а мне показалось отличным названием. Джон? Дай нам что-нибудь.

Мистер Феррьер предложил, мол, пусть будет что-нибудь со словом «любовь» – это всегда популярно. Речь шла о бизнесе, а к бизнесу он относился серьезно.

– «Любовь человека» или что-то в таком духе? Отлично, отлично. Я сделал еще пару-тройку заметок… – Келли открыл портфель с видом человека, открывающего портфель, и извлек оттуда лист бумаги. – А, да, как вижу, я кое-что набросал. «Серебряные крылья» и… э… что это такое? – Он добавил напряжения, протерев и нацепив на нос очки в роговой оправе сценическим приемом, скрывающим сценический прием, и прочел: – «Золотая мелодия».

– Это про «Баркаролу»? – с сомнением спросил Феррьер.

– Нет-нет, Джон, ничего такого. Золотая мелодия любви. В символическом смысле. Мистер Хиггс мог бы нам что-нибудь написать.

Мистер Хиггс предложил предоставить это мистеру Бернсу, который уже сообщил миру, что его «любовь – мелодия прекрасная, в гармонии со мной». На что Уилсон Келли встал, точно как в трансе, и произнес следующее, повысив голос, чтобы тот достиг воображаемой галерки:

– Любовь, как столь истинно сказал поэт Бернс, подобна мелодии, мелодии прекрасной, в гармонии со мной, золотой мелодии, моя дорогая, перебирающей душевные струны у стара и млада…да, стара и млада, Бетти, дитя мое, и устав от скитаний… если хочешь, но воистину стар в сравнении с твоей цветущей юностью…

– Никакого цветения, – вмешался Феррьер, возвращая дядюшку Дадли назад в зал заседаний, – никогда не знаешь, где окажешься с цветением. От цветочков добра не жди.

Внезапно сев, Уилсон Келли провел рукой по челу и предложил препоручить все мистеру Хиггсу, который им «что-нибудь даст».

– Значит, остановимся на «Золотой мелодии», да? Джон? С твоей стороны возражений нет?

– Сойдет. – Опустошив вторую бутылку, Феррьер развил тему: – Чертовски хорошо, по правде говоря. Что думает автор?

Сообразив по повисшей тишине, что он и есть автор, мистер Хиггс дал знать о своем полном согласии с мистером Феррьером. Хорошо с точки зрения сборов, сказал он самому себе, и ужасно со всех остальных.

– Так и порешим, – сказал Келли и, повернувшись к автору, добавил: – И да окажется она воистину золотой для нас обоих, мистер Хиггс!

Мистер Хиггс, не имея иных причин для надежды, тоже стал надеяться.

2