Вне имён

– Здравствуй, Неназываемый! – выдохнула Фанни. Затем она потянулась и слегка дотронулась рукой до его лица, губ, волос, будто проверяя его реальность и плотность и боясь, что он может внезапно исчезнуть, растаять в воздухе.

     Эти двое, застыв, продолжали стоять на мосту, и Фанни не знала, что ей делать теперь, после этой встречи с близким ей по духу человеком. Она вовсе никогда не предполагала встречи с ним в реале. И он знал опасно много о её душе и привычках – столько, сколько не должен знать мужчина о женщине, легко ранимой, чтобы у него никогда не было под рукой такого удобного шанса причинить ей боль или даже нанести глубокую рану при возможной ссоре, – какую может нанести только "близкий друг"… Что же теперь?

     Возможно, лишь одна бурная ночь с последующим ещё более бурным отторжением и неприятием, или же он будет действительно любить её, как и раньше, но теперь наяву, а также преследовать её, искать, ожидать в подъездах новых съёмных её квартир…и прочими способами отравлять ей жизнь. Может даже, предложит ей пожениться… Жуть!

     Трудно сдуть пыль со своего чувственного мира, как с памятных ей листов паспорта с последней фотографией в сорок пять… Сдаваемого навсегда, с совершенно жуткой датой возраста. Как же давно были эти сорок пять… И там, на паспорте, она выглядела гораздо старше, чем теперь. Теперь она стала стройнее, утончённее, а глаза приобрели таинственную, загадочную глубину. Таких, как Фанни, наверняка в старину считали богинями, а позже – ведьмами. А в наши дни… Сейчас она просто неправильный человек, изгой, вынужденный прятаться, скитаться и скрываться, маскируясь под серую невзрачную мышку. Иначе её… просто убьют. Таких, как она, здесь не потерпят: подумают ещё, что она захочет получать их несчастную пенсию… В этом мире не нужны долгожители. Нужны лишь те, кто не доживет до пенсионного возраста никогда. Всё здесь продумано и устроено так, чтобы таких, как она, никогда не было.

     "К чёрту доводы! – Фанни отринула, наконец, в сторону нестройный поток мысленных нелепых рассуждений. – Это же… Он! Пускай, наша встреча станет счастьем: временным, но глубоким… Но только…как же тяжело будет потом расстаться!

– Мы не расстанемся, Фанни! – как бы подслушав её мысли, в тон им, сказал её спутник, – Нет, мы не расстанемся!

– Как твоё настоящее имя? – спросила Фанни.

– Ты же знаешь, что у нас нет имён. Нет возраста. Нет правил. Моё имя, данное при рождении, я давно не вспоминаю: столько я уже сменил "своих" имён. Твоё имя, соответствующее паспорту, я знаю… Оно похоже на улитку на мокром песке, и оно абсолютно тебе не подходит. Я знаю его потому, что нашел тебя в интернете давно, когда ты ещё подписывалась своим настоящим именем… Потом ты меняла ники, но я неизменно узнавал твою сущность под разными вымышленными именами. И это я подсказал тебе нынешнее: так я назвал тебя однажды…Фанни, чудачка…

    Фанни побоялась задать ему сейчас какие-либо еще вопросы. Странным было всё это… Настолько странным… Что этого просто не могло быть. Она не чувствовала поэтому в данный миг ни реальности, ни ног под собою.

    Часто мы думаем, что приходим в этот мир, чтобы думать, рисовать, читать книги, совершенствоваться духовно, чтобы достичь чего-либо в жизни… Но простая и непривлекательная истина рано или поздно достигает нас и убивает в нас неясные стремления. Эта истина непритязательна и неприкрыта, и заключается она в том, что мы приходим в этот странный мир лишь затем, чтобы выжить. И никто и никогда при этом даже не спросит нас, а нужен ли нам этот тип существования. Да и мы сами в жестких рамках выживания порой забываем даже задуматься, зачем и кому это нужно. Но лет в сорок уже практически каждый из нас достаточно хорошо знает эту простую истину о выживании, даже если он не отдаёт в этом себе отчет. И это знание не так уж плохо: оно позволяет многое прощать другим людям, оберегать своих ближних, но только… Оно абсолютно не оставляет больше никаких прав на призрачные мечты о будущем.

    Фанни было гораздо больше сорока, к тому же иллюзий и розовых очков, как призмы восприятия, она лишилась рано: еще в двенадцать лет, разглядывая падающие снежинки, она внезапно поняла, что так же, как их кристаллическая структура, так и человеческая жизнь уникальна и ужасно хрупка в руках неумолимого времени. Хрупкий мир, и даден он напрасно, и уйдет, конечно, в никуда, без смысла, не оставив след.