Вне правил

– Вы уже в курсе?

– В курсе чего?

– Десять минут назад в здании Старого суда, в том самом зале, где Линку вынесли приговор, взорвалась бомба.

Я был в этом зале сотню раз, и, понятно, новость о взрыве меня шокирует. С другой стороны, меня ничуть не удивляет, что Линк Скэнлон, уходя, решил громко хлопнуть дверью.

– Есть пострадавшие? – спрашиваю я.

– Не думаю. Здание уже было закрыто.

– С ума сойти!

– Вот именно – с ума сойти! Радд, вам лучше с ним поговорить, и как можно быстрее.

Я пожимаю плечами и беспомощно смотрю на Макдаффа. Пытаться вразумить бандита вроде Линка Скэнлона – бесполезное занятие.

– Я лишь адвокат, – напоминаю я.

– А если из-за него пострадают люди…

– Послушайте, через несколько часов штат его казнит. Что еще он может сделать?

– Да знаю я, знаю. А где сейчас апелляции? – спрашивает он, с хрустом перекусывая передними зубами отгрызенный ноготь. Он здорово на взводе и не находит себе места.

– В Пятнадцатом судебном округе. Чистая формальность. На этом этапе по-другому и не бывает. А где Линк?

– В камере ожидания. Мне надо вернуться к себе в кабинет и поговорить с губернатором.

– Передавайте ему привет. И напомните, что он никак не отреагировал на мое последнее ходатайство об отсрочке казни.

– Сделаю, – обещает начальник тюрьмы уже в дверях.

– Спасибо.

Мало кому в нашем штате так нравятся казни, как нашему красавцу губернатору. Он обычно ждет до самой последней минуты, а потом появляется перед камерами с печальным видом и, положа руку на сердце, объявляет миру, что никак не может предоставить отсрочку. Со слезами на глазах он будет говорить о жертве и о том, что правосудие должно свершиться.

Я следую за двумя охранниками в полном военном обмундировании через лабиринт помещений и оказываюсь в Чистилище. Так называют средних размеров камеру, куда приговоренного к смерти доставляют ровно за триста минут до наступления его звездного часа. Там он ждет со своим адвокатом, духовным наставником и, возможно, некоторыми родственниками. Общаться можно без всяких ограничений, и когда приезжает мать, чтобы обнять сына в последний раз в жизни, у присутствующих нередко сжимается сердце. Ровно за два часа до казни приносят еду для последней в его жизни трапезы, и после этого с ним может находиться только адвокат.

В минувшие десятилетия в нашем штате осужденных на смерть расстреливали. Им надевали наручники, привязывали к стулу и накрывали голову черным колпаком, а к рубашке напротив сердца прилаживали ярко-красный крест. В пятидесяти футах за занавеской располагалась расстрельная команда из пяти добровольцев с мощными винтовками, из которых заряжены были только четыре. Идея заключается в том, что никто из этой пятерки никогда не будет знать наверняка, что именно его пуля лишила жизни человека, и делается это на случай, если вдруг его потом начнет мучить совесть за содеянное. Чушь несусветная! Желающих всадить человеку пулю прямо в сердце всегда хватало с избытком, и недостатка в добровольцах никогда не наблюдалось.

Как бы то ни было, тюремный жаргон известен своей точностью и образностью, и со временем за расстрельной комнатой закрепилось ее нынешнее прозвище. Рассказывают, что раньше вентиляционный клапан нарочно не закрывали, чтобы треск выстрелов разносился по тюрьме эхом. Когда из соображений гуманизма мы перешли на казнь с помощью смертельной инъекции, места для нее потребовалось меньше. Отсек с камерами смертников перестроили, и кое-где возвели новые стены. Говорят, теперь Чистилище занимает часть того самого помещения, где раньше осужденных на казнь усаживали на стул для расстрела.

Меня еще раз обыскивают и пропускают в камеру к Линку. Он один и сидит на складном стуле, придвинутом к стене из шлакобетона. Свет приглушен. Линк не сводит глаз с маленькой телевизионной панели на стене и, похоже, не замечает моего появления. Он смотрит свой любимый фильм «Крестный отец» с выключенным звуком. Он видел его тысячу раз и уже давно пытается во всем подражать персонажу Марлона Брандо. У него такой же скрипучий болезненный голос, что он объясняет курением. Стиснутые челюсти. Нарочито медленные движения. Отстраненность. Полное отсутствие эмоций.

Процедура казни в нашем штате предусматривает удивительное правило: смертник имеет право умереть в одежде по своему выбору. Это смехотворно, потому что после десяти, пятнадцати, а то и двадцати лет в тюрьме у заключенных, по сути, нет никакого гардероба. Всю их одежду составляют казенные комбинезоны, может, пара потертых брюк цвета хаки и футболка для встречи с посетителями, сандалии и теплые носки на зиму. У Линка, однако, есть деньги, и он хочет, чтобы его похоронили во всем черном. Он одет в черную льняную рубашку с длинными рукавами, манжеты причем застегнуты на пуговицы, еще на нем черные джинсы, черные носки и черные кроссовки. Это не так стильно, как ему кажется, но кому в такой момент дело до моды?

Наконец он произносит:

– Я рассчитывал, что ты меня вытащишь.

– Я никогда не обещал этого, Линк. Даже оформил это в письменном виде.

– Но я же столько заплатил тебе.