Я отвожу мать в свою квартиру, где ею займется Напарник. Он будет присматривать за ней несколько часов. Она винит себя, что не была достаточно внимательна, и возмущается, что стерва Джудит ее словно не замечает.
– Как ты мог вообще на ней жениться? – спрашивает она.
«Наверняка она тебя заставила». Ты так считаешь, мам? Давай поговорим об этом позже.
У Колфакса на столе полный порядок, он держится уверенно, и это должно успокаивать. Но на нас с Джудит это не действует. Эйва – еще одна мать – сейчас в отъезде, и в Городе ее нет. Колфакс начинает с рассказа об одном похищении со счастливым концом. Однако большинство заканчивается плохо, и мне это хорошо известно. Я читал сводки. С каждым часом шансы на счастливый конец становятся все призрачнее.
Линн интересуется, подозреваем ли мы кого-нибудь. Родственника, соседа, извращенца, живущего неподалеку, или еще кого? Мы отрицательно качаем головами. Я уже думал о Линке Скэнлоне, но пока не готов назвать его имя. Похищение детей не его профиль. От меня ему нужно сто тысяч наличными, он хочет вернуть выплаченный мне гонорар, и я не верю, что он пойдет на похищение моего сына ради выкупа. Линк предпочтет сломать на этой неделе одну мою ногу, а на следующей – другую.
Колфакс говорит, что имеет смысл сразу предложить вознаграждение за информацию. По его словам, пятьдесят тысяч было бы хорошим началом. Джудит, родитель-опекун, заявляет:
– Я согласна.
Сомневаюсь, что у нее есть такая сумма в банке, но не возражаю.
– Я дам половину, – вставляю я.
В довершение ко всему приезжают родители Джудит, и их проводят в кабинет. Они обнимают дочь, и все трое долго плачут. Я стою у стенки как можно дальше от них. Моего присутствия они не замечают. Старчер живет у них половину времени, и они очень к нему привязаны. Я понимаю их горе, но так долго их всех ненавидел, что не могу на них даже смотреть. Когда они немного успокаиваются и спрашивают, как это произошло, я рассказываю. Колфакс изредка добавляет детали. Когда рассказ заканчивается, они убеждены, что это целиком моя вина. Отлично, другого я и не ждал.
В полиции мне больше делать нечего. Я прошу меня извинить, покидаю здание и возвращаюсь к Дебаркадеру. Полицейские по-прежнему там, осматривают местность вокруг ангара для лодок и никого не пускают в мужской туалет. Я перекидываюсь с ними парой слов, выражаю благодарность, и мне все сочувствуют. Приезжает Напарник, рассказывает, что мать выпила два мартини и немного успокоилась. Мы с ним расходимся, чтобы прочесать дорожки парка еще раз. Солнце садится, тени становятся длиннее. Напарник приносит мне фонарь, и мы продолжаем поиски до глубокой ночи.
В восемь вечера я звоню Джудит, чтобы узнать, как она. Она с родителями ждет у телефона новостей. Я предлагаю приехать и посидеть вместе с ними, но она благодарит и отказывается. У них там друзья, и мне там делать нечего. В этом я не сомневаюсь.
Я часами брожу по парку, разглядывая под лучом фонаря каждый мостик, трубу, дерево и насыпь из камней. Это самый ужасный день в моей жизни, и в полночь, когда он заканчивается, я сажусь на скамейку и не могу сдержать слез.
19
C помощью виски и таблетки я засыпаю на диване и просыпаюсь через три часа весь в поту. Я уже не сплю, а кошмар продолжается. Чтобы убить время, я принимаю душ и иду посмотреть, как там мать. Она приняла кучу таблеток и теперь, похоже, пребывает в коме. На рассвете мы с Напарником возвращаемся в парк. Больше нам идти просто некуда. Что мне еще делать? Сидеть у телефона? Он у меня в кармане и в три минуты восьмого подает сигнал. Это Линн Колфакс интересуется, как у меня дела. Я говорю, что нахожусь в парке и продолжаю поиски. Он сообщает, что к ним поступили кое-какие сигналы, но все оказались пустышками. Какие-то психи просто хотели срубить денег по-легкому. Он спрашивает, видел ли я воскресную утреннюю газету. Видел. На первой полосе.
Напарник приносит кексы и кофе, и мы завтракаем на столике для пикника возле пруда, на котором зимой катаются на коньках.
– Ты думал насчет Линка? – спрашивает Напарник.
– Да, но вряд ли.
– Почему нет?
– Не его стиль.
– Да, похоже, ты прав.
Мы снова погружаемся в привычное молчание, что я всегда особенно ценил в наших отношениях. Хотя сегодня собеседник мне бы не помешал. Покончив с едой, мы снова разделяемся. Я опять прохожу по уже знакомым дорожкам и тропинкам, заглядываю под мостики, обхожу бухточки. Около одиннадцати звоню Джудит, но ее сотовый берет мать. Джудит спит, и никто не объявлялся. Полиция сняла ограждение вокруг Дебаркадера, и там теперь все, как обычно. Кругом снова полно людей, уже явно выкинувших вчерашний кошмар из головы. Я наблюдаю за мальчишками, запускающими гоночные катера. Стою на том самом месте, откуда вчера видел Старчера в последний раз. На сердце наваливается такая тяжесть, что я вынужден уйти.