Внемлющие небесам

— Только голубь, — угрюмо заметил Уайт. — Вам приходилось видеть, как сойка атакует других птиц, кошек и даже людей? А ястребы? А орлы и стервятники? Любое существо, доминирующее на планете своего обитания, должно стать агрессивным. И как может мыслить птица?

* * *

Как мыслит человек? Воспитанный тобою, у собственного очага, обогретый теплом твоих рук и любви, — как должен мыслить он? Как достучаться до него, какие найти слова, рассказать ему обо всем и добиться, чтобы он увидел, наконец, кто есть он и каков мир?.. И начал бы этот разговор он так:

«Послушай-ка, сынок, ты видишь мир оазисом спокойствия, доброжелательства и благоприятных возможностей, где возведены в закон правила честной игры. Но мир не таков. Если ты и впредь будешь продолжать думать так, то рано или поздно хорошенько вляпаешься во что-нибудь скверное своей черной задницей». И наверняка Джон ответил бы на это: «Отец, хватит тебе рассуждать, как черномазому!»

* * *

Уайт оторвал взгляд от рисунка и взглянул Макдональду в глаза.

— У вас есть сын? — спросил он и поздно спохватился: задав такой вопрос, он кое-что упустил из виду. Почему он не спросил «есть ли у вас дети?» И это в то время, когда единственный ребенок является нормой. Впрочем, может, Макдональд и не обратит на это внимание.

Лицо Макдональда подобрело.

— Есть, — произнес он.

Все-таки он понял.

— Мы очень похожи, — проговорил Уайт. — Сюда я приехал с сыном.

— Я знаю, — ответил Макдональд.

— Он исполняет функции моего личного секретаря. Весьма интересуется вашей Программой, — слушал Уайт собственный голос.

— Знаю, — вновь сказал Макдональд.

Уайт поспешил продолжить.

— Не знаю, как бы я обходился без него, — произнес он, и у него это вышло как-то просительно. А может, на самом деле подразумевалась какая-то скрытая просьба?

— Моему сыну недавно исполнилось восемь месяцев, — сообщил Макдональд.

Уайт удивленно поднял брови.

Макдональд рассмеялся.

— Я привык к ожиданию, а сына пришлось ждать почти столько же, сколько и послания.

Уайт попытался представить, как Макдональд провел здесь — среди всех этих холодных, безмолвных механизмов и устройств, с их чужими запахами — столько лет в ожидании послания со звезд, которое никак не приходило, в напрасном вслушивании, почти полвека. Вздор! Снова сантименты! Не такой он человек. К тому же этой Программе пятьдесят лет, а Макдональд здесь всего лет двадцать, а еще он инженер и должен любить машины, их запахи и шум. Всего двадцать лет…

И вот послание, наконец, пришло, хоть и останется оно безответным. Уайта вновь захлестнула волна сочувствия Макдональду и всем остальным, посвятившим жизнь прослушиванию.

— А вы не похожи на человека, которому сообщили, что дело всей его жизни останется незавершенным, — проговорил Уайт.

Макдональд улыбнулся.

«Эта улыбка, — подумал Уайт, — должно быть, оставалась с ним все эти долгие годы безрезультатного прослушивания».

— Я ждал очень долго, — сказал Макдональд. — Капеллане — тоже. Подождем еще. Сколько потребуется. Вот только есть у меня надежда, вы измените свое решение. И она перерастет в уверенность, ведь вы еще здесь и пока еще слушаете.

— Просто я должен делать это, — ответил Уайт.

Макдональд промолчал.

А мог бы и сказать: «Мистер президент, вы ничего нам не должны. Наоборот, это мы в долгу перед вами за вашу самоотверженность», — подумал Уайт, испытывая короткий прилив раздражения, но тотчас отбросил эту мысль как инфантильную.

— А остальные слова, — произнес он, — те самые, которые пропустили… как с ними?

— Если это вообще слова, — Макдональд указал на два символа внизу картинки, под «яйцом». — Вот эти, внизу дублируют слово из верхнего угла. Возможно, они означают «солнце».

— А другое слово внизу?

— Пока не знаем, — ответил Макдональд. — Возможно, — «более яркое солнце». Обратите внимание: солнце слева внизу из каждого угла испускает лучи. А у находящегося вверху — лишь единственный намек на излучение. Может, удаленное солнце горячее, и нам пытаются об этом сообщить, на той случай, если объем наших астрономических знаний окажется достаточным и позволит различить эти солнца на таком расстоянии.

Уайт снова всмотрелся в рисунок.

— И все это из одних только точек?

— Как вы удачно заметили, это криминалистическая загадка, детективный ребус. Мы, как детективы, собираем улики, и таковых уже предостаточно. Кроме того, мы располагаем превосходной исследовательской аппаратурой. — Он показал на стену, за которой находился компьютерный зал. — Здесь собраны вся история и литература, — все дошедшие до наших дней тексты, причем на всех языках. Все, что делается и обсуждается в Программе, также записывается. Как раз для этого и предназначен компьютер. Он обучается, сопоставляет, интерпретирует, переводит, хранит, шифрует и дешифрует коды. Вот только мы, ясное дело, не занимаемся криптографией, скорее наоборот: антитайнописью. Разрабатываем код, не понять который оказалось бы делом невозможным.

— И наш разговор накануне, когда вы звонили, — полувопросительно проговорил Уайт, — он тоже записан.