Внешняя беговая

— Ты, Вероника, прости меня, если, что не так будет спервоначала, — извиняющимся тоном начал он заранее оправдываться в возможном мужском конфузе. — У меня давненько уже этого не было.

— У меня тоже, — жарко прошептала она ему в самое ухо, одновременно прижимаясь к нему всем телом…

А дальше началось то, что и должно было начаться между мужчиной и женщиной, но это уже выходит за рамки повествования, потому что данный роман является военно-политическим, а не любовным фэнтези.

IV.

Проснулся он от того, что чьи-то губы ласково прикоснулись к его щеке, а вслед за этим бархатный голос прошептал в самое ухо:

— Просыпайся, Иванушка, тебе пора вставать, чтобы продолжить совершать свои подвиги.

Он нехотя разлепил глаза и тут же сомкнул опять. Медленно, будто смакуя старинный марочный коньяк, приходил в себя после самой фантастической ночи в своей жизни. Даже сорок лет назад, когда они только-только начали жить с Аглаей, ему не было так хорошо. Нет, конечно, и с Аглаей у них было все, как у людей: и поцелуи, и ласки, и удовлетворение молодой плоти. Но при этом все было пресно и рутинно, как на пионерской линейке. Несмотря на молодость, все было без излишних фантазий, будто оба учились искусству любви по одному и тому же учебнику. И регламент не менялся на протяжении многих лет: две минуты на поцелуи, три минуты на прочие ласки и три-четыре минуты на взаимное сопение при трении телами. Он пробовал поначалу, как-то разнообразить постельные отношения, но каждый раз наталкивался на стойкое непонимание супружницы, которую все и так устраивало, а заниматься сомнительными, с ее точки зрения, экспериментами нет никакой нужды. И если бы не его частые и мимолетные «похождения» (по молодости-то с кем не бывало, особенно у военных), то они, наверное, развелись еще лет двадцать тому назад. Она, конечно, догадывалась о его «подвигах» на стороне, ведь только законченная дура не почувствует измены, но старательно делала вид, что ничего особенного, а тем более страшного не происходит. К тому же бодрое вскарабкивание мужа по карьерной лестнице нивелировало все издержки его неуемной мужской натуры. Да и быть генеральшей в свои неполные тридцать семь лет стоило своих маленьких издержек. Сам же Валерий Васильевич, всегда был крайне осторожен в своих мимолетных увлечениях и не давал повода посторонним подозревать его, в чем либо. Со своей же стороны, он тоже не проявлял интереса к поведению жены во время частых своих отлучек.

Теперь же он ощущал себя на вершине блаженства. Прекрасного и немного горьковатого. Он чувствовал себя обокраденным. Сорок лет он не знал, что можно испытывать такие чувства и такое наслаждение. Как жаль, что все это пришло слишком поздно. Единственным утешением служило лишь осознание того, что лучше испытать счастье перед самым закатом, радуясь последним ласковым лучам солнца, уже не палящим, а мило ласкающим, нежели вовсе не испытать ничего такого за всю жизнь. Этот миг несказанного блаженства не хотелось прерывать даже на секунду. Окончательно прийти в себя ему помог уже более решительный призыв:

— Валера, вставай, на работу пора собираться.

На этот раз глаза пришлось открыть по-настоящему. Он выпростал руку из-под подушки и начал ей шарить на полу в поисках часов. Обретя искомое, поднес к глазам. Щурясь спросонья, взглянул на циферблат. Стрелки показывали ровно семь утра.

— Ох, ты, Господи! — воскликнул он, моментально вскакивая в поисках брюк. Скользнул взглядом в сторону Вероники. Та была уже одета и причесана. Руки невольно потянулись к ней.

— Ну, уж, нет! — воскликнула она, не скрывая своего хорошего настроения после бурной ночи. — Я не позволю ни тебе, ни тем более себе опаздывать на работу! Все потом. Хорошего понемножку! Будет у нас еще время для этого. А сейчас быстро в душ, пока я тебе рубашку и брюки глажу!

Он, не споря с любимой (теперь уже без сомнения любимой) женщиной, опрометью бросился в ванную. Зубной щетки не было, поэтому он просто выдавил содержимое тюбика с зубной пастой себе на палец и провел чистку своего поредевшего заборчика в прямом смысле подручными средствами. Потом залез под струю душа, который смыл с него последние остатки от сна. Халат надевать не стал. Некогда. Да и Вероника уже ждала его с отутюженной одеждой в руках. В четыре руки со смехом и шутками, кое-как облачились. Заканчивая облачать своего мужчину, Вероника заботливо расправила воротничок рубашки, деловито заметив:

— Галстука не было. Это я еще вчера заметила.

— А-а, — махнул он рукой, — я его, кажется, в кабинете оставил.

Она обвила вокруг его шеи свои руки и мазнула губами по щеке:

— Мы вчера с тобой почти все съели, так что на завтрак — одни бутерброды — с маслом и колбасой. У меня колбаса копченая в холодильнике лежит. Я и забыла про нее совсем. Пойдем.

— Слушаю и повинуюсь, — шепнул он ей с придыханьем, трепетно ощущая в своих ноздрях запах ее волос.