Вниз по кроличьей норе

До сих пор помню выражение на лице у Энди в тот вечер, когда все окончательно сорвалось с тормозов. Он просто сидел и смотрел футбол, когда я вошла и сказала ему, что нам надо срочно уходить. Он находился не в лучшем настроении, потому как «Арсенал» проигрывал один мяч, но поставил телик на паузу, прошел вслед за мной в кухню и встал там, с дурацким видом таращась на меня, пока я собирала все имеющиеся в доме ножи.

Спросил меня, что это я делаю.

Попросил меня положить ножи на место и успокоиться.

— Они скоро здесь будут, — сказала я ему. Почему это известие его ничуть не обеспокоило? Почему он по-прежнему стоял как пень? — Они идут, чтобы прямо сейчас убить нас, и нам надо срочно убираться отсюда!

Дело дошло до физического противостояния, лишь когда он попытался отобрать у меня ножи, и буквально через секунду мы с ним уже барахтались на полу кухни, причем Энди твердил что-то про полицию, а я орала, что он дурак, потому что нам надо защищаться.

Я пыталась защитить и его — что было, блин, крайне благородно с моей стороны, поскольку я знала, что он тоже во все это вписан.

Во всяком случае, я думала, что я сильнее Энди, и прямо в тот момент явно ощутила в себе куда бо́льшую силу, чем при нормальных обстоятельствах. Намеченный побег перерос в потасовку, и я была решительно настроена преуспеть и в том и в другом. Оказалось достаточно просто отпихнуть его, и когда Энди вновь попытался отобрать у меня ножи — весьма, блин, аккуратно, тут надо отдать ему должное, — я просто потянулась к полупустой винной бутылке, стоящей на кухонном столе, потому что он не оставил мне особого выбора.

Я не намеревалась ранить или убить его.

Но если б это понадобилось, я бы долго не раздумывала.

Все вокруг было залито красным вином и изрядным количеством крови, но я вообще-то не могла особо много об этом думать, поскольку надо было срочно обшарить оставшуюся часть дома, чтобы попробовать найти еще что-нибудь, годящееся на роль оружия. Я замотала ножи в кухонное полотенце, чтобы удобней было нести, но пока я все еще копалась в ящике с инструментами, Энди ухитрился выползти в гостиную, отыскать свой телефон и вызвать «Скорую». «Скорая» прикатила в сопровождении патрульного автомобиля полиции, и после того, как Энди сказал одному из констеблей, что не хочет подавать на меня заявление — мне надо быть благодарной ему хотя бы за это, полагаю, — нас обоих забрали в больницу.

Один из санитаров в приемном покое отделения неотложной помощи узнал нас. Отпустил какую-то шуточку насчет того, что пора бы уже выдать мне скидочную карточку, как постоянному клиенту.

В общем, пока Энди делали рентген и зашивали разбитую башку, я находилась в другом кабинете, где мое собственное состояние оценивали два дежурных психиатра и младший кто-то-там с психиатрического отделения. Я даже отдаленно не повелась на их речи, разумеется, поскольку уже научилась распознавать людей, входящих в заговор с целью уничтожить меня. Сказала им, что вся эта история с ножами произошла лишь потому, что я не спала двое суток — но, естественно, они не слушали, потому что просто не хотели слушать. Лишь всячески юлили и категорически отказывались отвечать на мои вопросы касательно организации, к которой, как я была чертовски уверена, имели самое непосредственное отношение. Но как бы там ни было, через несколько томительных часов — под рыдание по телефону моего отца, как ближайшего родственника, — все необходимые бланки были заполнены, нужные телефонные звонки сделаны, а еще через пару часов после этого я уже опять ехала в «Скорой» с матовыми стеклами.

Сюда.

В отделение «Флит», свой дом родной.

Как я уже пыталась объяснить, кое-что могло и перепутаться, та или иная подробность могла выпасть или еще чего, но никакие имена в данном повествовании не были изменены, дабы не подставить под удар тех, кто может или не может оказаться ни в чем не повинен, как пишут в предисловиях к книжкам. Это совершенно объективная картина того, как все это проистекало, и пусть даже я не всегда могу в точности припомнить, что именно происходило и когда, я никогда не забуду то, какие чувства тогда испытывала.

В общем, вот то, во что я верила.

Верила. В прошедшем времени.

Большей частью в прошедшем.

19

Есть не так много причин, по которым мне в принципе стоит ждать очередной еженедельной оценки своего состояния. Я уже на полдюжине этих дурацких посиделок присутствовала, и все эти разговоры ничего особо не меняют — результат всегда примерно тот же самый. Короче говоря, мне пока не стоит собирать вещички. Хотя в ту пятницу, после бесед, которые мне довелось вести предыдущую пару дней, я была очень даже не прочь оказаться в одной комнате с людьми, которые, по крайней мере, способны связать пару слов и не отчебучат в любой момент что-нибудь несусветное.

Все, что я хочу сказать, это что иногда скучаешь просто по нормальному человеческому разговору.