Вниз по реке

– На самом-то деле она была просто замечательной женщиной, – произнесла Сара. – Мы были очень разными, так что меня не могло восхищать в ней абсолютно все, но то, что у нее было, имелось у нее сполна. Вроде тебя, к примеру. Я никогда еще не видела женщину, которая была бы лучшей матерью или любила своего ребенка сильнее, чем она любила тебя. В этом смысле она была просто рождена для материнства. А вот в других смыслах – не особо.

– Что вы этим хотите сказать?

Сара опрокинула в рот остатки своего пива и отстраненно заговорила куда-то в мою сторону.

– Она не могла нормально забеременеть, – сказала она. – После тебя у нее было семь выкидышей. Врачи ничем не могли помочь. Она пришла ко мне. Обратилась ко мне за помощью как к травнице.

– Так я видел вас? Вы выглядите очень знакомо.

– Может, и видел разок. Я обычно приходила к вечеру, когда ты уже спал. Хотя я помню тебя.

Сара подняла руку, давая знак барменше, которая тут же примчалась с двумя полными стопками, словно давно поджидала, зажав их в руке; подняла свою и кивнула мне на другую. Я поднял стопку, чокнулся с ней и проглотил спиртное, которое обожгло до самых печенок. Глаза Сары были где-то очень далеко.

– Но моя мать…

– Она так хотела ребенка! Просто до боли хотела. Но эти выкидыши совсем истощили ее, физически и эмоционально. К тому времени как я взялась за нее, она уже была в глубокой депрессии. Хотя когда ей удалось зачать, опять ожила; что-то в ней слегка заискрилось…

Сара перестала говорить и внимательно посмотрела на меня. Понятия не имею, что она видела.

– Ты точно хочешь это услышать?

– Просто скажите мне.

– Этот ребенок дотянул до второго триместра, но в итоге она потеряла и его. Да, все-таки потеряла его, а вдобавок потеряла еще и много крови в процессе. Она так и не смогла это пережить, так и не обрела прежней силы. Депрессия съела ее без остатка. Остальное ты знаешь.

– И мой отец не хотел, чтобы я знал это?

– Это было внутреннее дело мужчины и его жены, ничье больше. Он явился сегодня, потому что не хотел, чтобы я тебе об этом рассказывала. Хотел убедиться, что я помню про свое обещание.

– И все же вы мне рассказали.

Глаза ее полыхнули жаром.

– А нехрен было не доверять мне!

Я обдумал то, что она только что сказала.

– В этом по-прежнему нет никакого смысла. Почему это его так заботило?

– Я сказала тебе все, что намеревалась сказать.

Моя рука опустилась на стол, сильно. Я даже не осознал, что двинул ею. Ее глаза замерли, и я увидел, что ее приятели уже на ногах.

– Аккуратней, – негромко произнесла Сара.

– В этом нет никакого смысла, – повторил я.

Она придвинулась ближе, положила руки поверх моих и еще больше понизила голос:

– Ее осложнения были вызваны тяжелыми родами. Проблемами при твоем рождении. Понял теперь?

Словно чья-то невидимая рука крепко вцепилась в сердце.

– Так она покончила с собой из-за меня?

Сара замешкалась, крепче сжала пальцы.

– Твой отец не хотел, чтобы ты именно так и подумал.

– И поэтому хотел, чтобы я держался от вас подальше.

Она отодвинулась от меня, провела руками по краям стола. Сочувствие, которое я до этого подмечал у нее на лице, теперь бесследно испарилось.

– На этом разговор закончен.

– Сара…

Она подняла палец, и ее приятели-байкеры подошли к нам, встав у меня за спиной. Я чувствовал их там, словно сплошную непробиваемую стену. Лицо Сары было беспощадным.

– А теперь уходи.

* * *

День ослепил меня, как взрыв, когда я вышел наружу. Солнце впивалось в затылок, спиртное клокотало в пустом желудке. Я вновь и вновь проигрывал в голове ее слова и выражение ее лица – холодное, жесткое сожаление.

Не успел я дойти до машины, как услышал за спиной шаги.

Крутнулся на месте, вскинув руки. Такое уж это было место. В нескольких футах от меня стоял один из байкеров, сидевших тогда вместе с Сарой. Шесть футов два дюйма, в кожаных ковбойских чапсах[34] и плотно прилегающих к лицу панорамных темных очках. Седина у него в бороде казалась на солнце скорее желтой. Никотиновые полоски в уголках рта. Я дал бы ему порядка шестидесяти. Жестких, брутальных шестидесяти. Пистолет, который оттягивал ему штаны, был сплошь хромированный.

Он вытянул руку с зажатым между двух пальцев клочком бумаги.

– Она хочет, чтобы ты передал это тому мужику в крытке.

– Долфу Шеперду?

– Без понятия.

Я взял бумажку – сложенную салфетку. На ней свободно раскинулись три рукописные строчки, синие чернила кое-где расплылись по мягкой бумаге. «Хорошие люди любят тебя и хорошие люди будут помнить, за что ты стои́шь горой. Я прослежу».

– Что все это значит? – спросил я.

Байкер чуть подался вперед.

– Не твое собачье дело.

Я глянул мимо него на дверь. Он увидел, что я раздумьях, и бросил руку к пистолету на ремне. Под грубой кожей дернулись мышцы.

– В этом нет необходимости, – сказал я.

Желтые усы двинулись в уголках рта.

– Ты расстроил Сару. Больше не дергай ее.

Я обвел его взглядом с головы до ног, и его рука осталась на рукоятке пистолета.

– Можешь считать, что это предупреждение.

* * *