Внук Персея. Сын хромого Алкея

Амфитрион накинул хитон: и впрямь, хватит по дворцу голышом разгуливать. Заколол ткань двумя пряжками – золотыми львицами; препоясался ремнем из волчьей кожи. Одевался он медленно, стараясь за обыденным делом скрыть смущение. В ушах до сих пор звучало: «Небось, чужую землю бодрей защищал! За долю‑то в добыче!..»

– Зачем разбудил?

– Ты в Тиринф собрался?

«Тебе‑то что за дело!» – едва не сорвалось с губ. Еще под впечатлением от дурацкого сна, Амфитрион с трудом удержался от грубости. Он покосился на Тритона – накрывшись овчиной, тирренец безмятежно дрых у порога. От Тритонова храпа дворец содрогался, как от землетрясения. Охранничек! И не спросишь: зачем пустил? Дурак дураком, а Гия Тритон знает издавна…

– Надо отца проведать.

– Не надо. Оставайся в Микенах.

– Почему?

– Во‑первых, отцу ты ничем не поможешь…

Увидев, как побледнел сын Алкея, Гий замахал руками:

– Да нет, я в хорошем смысле! Лекари возле него днюют и ночуют. Будь спокоен, басилей ни в чем не нуждается.

– Это было «во‑первых». А «во‑вторых»?

– Понимаешь… – Гий замялся. – Басилей, он… Видеть никого не хочет.

– Первый бой? Да, я понимаю.

Произнес он это вслух, или только подумал? Свой первый бой Амфитрион запомнил навсегда. Его отряд наткнулся на телебоев волей случая. Перевалили через холм – и вот она, деревня, где вовсю идет грабеж. Визг свиней, крики; на дороге – два трупа. Мешаясь с пылью, кровь превратилась в бурую грязь. Внезапного нападения не получилось: их заметили. Амфитрион несся по склону, на бегу целя копьем в лицо рябого детины. Сейчас жало вонзится в щербатый оскал, высаживая оставшиеся зубы…

Глухой лязг: копье скользнуло по щиту.

Дальше были медь и бронза, дубленая кожа и голое тело. Жгучий пот; влажный хруст. Соль на губах. Глаза забрызгало горячим и липким. Мир оделся в пурпур. Все закончилось, а он еще рубил мечом проклятого телебоя, не замечая, что сражается с мертвецом. Рубил, колол, кромсал; отбросив меч, голыми руками вцепился в шею – убитым дышать ни к чему, а он, дурак, старался, давил, чувствуя, как костенеют пальцы…

«Отец вдвое старше меня…»

Он видел, как люди гибнут, не успев нанести удар. Ломаются, превращаясь в труху. Бегут, не разбирая дороги. Бросают оружие, закрыв лицо руками. Видел, как от страха первыми кидаются в бой – обращая врага в бегство. А за спиной ревут десятки товарищей, идя в атаку лишь потому, что больше всего на свете они боятся прослыть трусами. Но каково это – взяться за копье, прожив всю жизнь калекой?

– Почему Птерелай не убил моего отца?

– Не знаю, – смешался Гий.

– Я должен…

– Алкей не станет беседовать с тобой.

– Прогонит взашей?

Дурной сон был свеж, как рана.

– Встретит, словно чужого. Будет молчать и глядеть мимо. Лекарь заверяет: это пройдет. Со временем. Оставайся в Микенах, ладно? Мы дадим тебе знать…

– Не слишком ли ты настойчив? – Амфитрион встал, навис над другом детства; упер руки в бедра. – Тебе велели меня отговорить? Да?!

– Твоему отцу нужен покой…

– В глаза! Смотри мне в глаза! Ну?!

И Гий сломался:

– Сфенел тоже возвращается в Тиринф.

– Что с того? – опешил Амфитрион. – Он торопится проведать раненого брата…

– Если басилей ранен, кто‑то должен заменить его. Выслушивать просителей, разрешать споры… У Алкея есть брат – и есть сын. Я плохо владею копьем, но эти весы мне знакомы!

– Споры? Не хочу я решать споры козопасов и гончаров! – возмутился сын Алкея. Сказанным Гий вязал его по рукам и ногам. – Пусть спорами занимается Сфенел…

– Да? А я уж было решил…

– Что?

– Что один бойкий герой не прочь занять тронос Тиринфа, – сообразив, что жизнь его висит на волоске, Гий затараторил: – Ты спросил, почему Птерелай не убил твоего отца, вот я и подумал…

– Чем ты подумал? Задницей?! Отец напал первым. Копье отца отправило в Аид кормчего ладьи. И вот вам – Птерелай пощадил хромого Алкея! Калеку пожалел, да? Я полтора года воевал с телебоями! Знаю я их жалость…

– Люди с годами меняются. Тебя долго не было дома… Не сердись! Ты – воин, внук Персея. Я же – сын советника. Отец учил меня видеть в словах второе дно. Случается, я вижу его там, где дна нет и в помине.

– Значит, так, сын советника… Утешь моего дядюшку: пусть посидит на троносе, пока отец выздоравливает. Я не стану ему мешать. Но я возвращаюсь домой, и хватит об этом.

Внезапно Гий успокоился:

– Сфенел не поверит, что ты доброй волей уступаешь ему Тиринф. Даже на время. Будет искать подвох – и в итоге найдет повод для ссоры. Вы с ним никогда не ладили.

– И что мне теперь? Домой – ни ногой?!

– А ты хочешь, чтоб твой дом вскипел котлом на костре? Тиринфяне любят тебя. Все любят победителей! Знаешь, сколько было разговоров о тебе, да о твоей добыче? Но и у Сфенела есть сторонники. Допустим, ты ни во что не станешь вмешиваться. Одно твое присутствие в Тиринфе уже развяжет людям языки. А там и до кулаков недалеко, и до ножей.

– Все так серьезно?

– Более чем. Пусть Сфенел погреет тронос, порадуется. Глядишь, глупостей наделает. Поправится Алкей, ты вернешься, твой отец со временем передаст тебе тронос…