Внук Персея. Сын хромого Алкея

Хриплый, надсадный голос. Меламп словно хотел докричаться до гостя с другого берега Леты, реки забвения – стоя одной ногой в царстве теней. Слова его ударили Амфитриона наотмашь – слова отца, хромого Алкея, и слова Питфея, трезенского правителя‑провидца, вложенные в уста мертвеца. Лишь теперь Амфитрион понял, что все эти дни, узнав о безнадежном состоянии Мелампа, думал о нем, как о мертвеце.

– Почему? – спросил Амфитрион. – Почему нет?

Кашель был ему ответом. Нет, не кашель – смех.

– Два выхода, мальчик! – хохотала тьма. – Два выхода из любого тупика!

– Ты уже говорил мне это. Помнишь?

– Два выхода! И оба тебе не понравятся…

– Издеваешься?

– Останься на Пелопоннесе – и живи без судьбы! Уйди – и встреть судьбу! Что тебе нравится больше?

– Больше мне нравится ягнячья печенка. С аркадским красным.

Тьма замолчала. Ни кашля, ни смеха. Позже мрак вздохнул:

– Печенка… Меня кормят жидкой кашицей. Иди в Фивы, мальчик.

– Почему не в Додону? Или на Крит?

Разговор с человеком, чей разум помутился от дыхания Таната Железнокрылого, утомил Амфитриона. От кислой вони тошнило. Фивы, подумал он. Какая разница? Отец прав: Пелопоннес не для меня. Вот и этот талдычит: уходи… Глаза привыкли к темноте. Амфитрион уже различал низкое ложе, Мелампа, до шеи укрытого одеялом. Под одеялом все время что‑то шевелилось, напоминая изгибы змеиного хвоста. Ноги умирающего находились в непрерывном, неприятном движении. Агония? Сын Алкея прикинул, что бы он увидел, сбрось Меламп одеяло, и решил, что не хочет этого видеть.

– Иди в Фивы, – повторил Меламп. – Я знаю. Я – покойник, и снова знаю…

И нутряным, истошным воплем:

– Война!

– Какая война? – вздрогнул Амфитрион. – С кем?

– Война!

– Когда? Завтра? Через год?

– Война!

– Десять? Двадцать? Пятьдесят лет?

– Больше! Ты будешь биться на той войне!

Амфитрион представил себя лет эдак восьмидесяти пяти – в доспехе, с копьем и щитом. Богоравный, ничего не скажешь. Песок сыплется, шамкает беззубый рот. Берегись, враг! – вот я, грозный сын хромого Алкея. Кто узрит, со смеху сдохнет.

– Ты будешь биться на великой войне! Ты вернешься с нее живым мертвецом! Мальчик, у тебя всегда было два выхода: ты умрешь там во второй раз – и пойдешь дальше…

Бредит, понял Амфитрион. Прощай, Меламп.

– Боги! Под стенами Трои родятся новые боги! Родятся и погибнут! Прошлое изменится, и изменится вновь – никто не узнает, как мы жили на самом деле… что было с нами…

Тьма зашевелилась – вся. Амфитриону почудился звон бронзы. Крики воинов, свист стрел, удары копий о щиты – далеко, на грани слуха. Плеснула волна о берег. Заржала лошадь. Тьма ворочалась, содрогалась, бессильна вместить бред умирающего – или видения пророка. «Я не только излечиваю, – давным‑давно сказал Меламп жестоко простуженному мальчишке, чье имя означало Два‑Выхода. – Я еще и прорицаю.» Амфитрион забыл эти слова, не придал им значения. С тех пор он ничего не слышал от людей о пророчествах Мелампа. Не думал о нем, как о прозрителе, толкователе знамений. И вот – колебания тьмы, приводящие в трепет.

«Иди в Фивы…»

Сын Алкея боялся надежды, как замерзающий путник – сна.

– Умри легко, Меламп, – пожелал он, прежде чем выйти. – Тени беспамятны. Думаю, так для тебя будет лучше.

Меламп не ответил. Во мраке, царящем в сознании умирающего, шла война – грядущая, для Мелампа она началась сегодня. И змеиный хвост, заменивший Мелампу ноги, превращал одеяло в волны моря. На пороге Аида к фессалийцу вернулся не только дар провидца, но и облик, дарованный при рождении.

Змеи, ползающие у корней Олимпа[72], пахнут кислыми огурцами.

5

Горы Арголиды против гор Беотии – тьфу, плюнуть и растереть. Бедные родственники. Реки Арголиды против рек Беотии – курица вброд перейдет. И там, и там течет река Кефис, только арголидский Кефис – бродяга, истомленный жаждой, а его беотийский тезка – гуляка, богатый пенящимся вином. Как хлынет зимой со склонов Фокеи в Копаидское озеро – всю равнину затопит. К концу весны сжалится, отступит в русло – эй, людишки! Пашите влажную от страсти землю, сейте свою пшеницу! Пасите кобыл‑жеребцов на густой траве… А бывает, что и не сжалится. Вскипит озеро от притока бешеной воды, выйдет из берегов, пожрет окрестные деревни. Уноси ноги, смертный! Бросай дом и скарб – лишь бы детей да стариков вывести на сухое.

Ох, грозен разлив!