Внуки Богов

– Садись! – повторила она и пододвинула мне блюдо с дорогими южными плодами. – Ешь!..

Я не двинулся с места.

– Ты брезгуешь, варвар? – раздраженным голосом спросила она. – Ты забыл, что я твоя госпожа и могу приказать выпороть тебя за ослушание?

Я взглянул на нее и произнес, плохо выговаривая ромейские слова: «Я… нет еда, я вертеть колесо…»

– Какое колесо? – она вскочила на ноги, подбежала ко мне, повернула к зерцалу на стене.

– Посмотри на себя… Ты, красив, варвар! Красив, как молодой дикий конь!.. Нет, нет, ты, красив, как Бог! О, боже!.. Ты разве не чувствуешь желание женщины?.. Посмотри на меня!..

Она обнажила ногу выше колена, взяла мою руку и положила себе на бедро. Ее кожа была нежная и теплая.

Словно молния ударила мне в голову, в глазах потемнело, я почуял запах ее волос, пахнувших цветами из сада, нетерпеливую, страстную дрожь ее тела. Что-то горячее, доселе не ведаемое сжало мое сердце, как будто его из снега положили в теплый мех. Со звериным рычаньем я схватил ее и сжал так, что она, чуть не задохнувшись, слабо пискнула. Опомнившись, я виновато отпустил ее. Стоял весь дрожа, словно с разбегу окунулся в ледяную полынью на Волхове. Она тоже дрожала, на ее руках и плече проступили багровые пятна от моих пальцев.

– Как ты силен, варвар… – прошептала она дрожащим голосом. – Ты дикий, как лесной зверь, и я хочу тебя от того еще больше! Выпей вина, успокойся… Любовь – это, как дорогое вино… Ее надо пить неспешно, как пьют божественный нектар. А ты боюсь, задушишь меня в своих лапах.

Она налила из кувшина с узким горлышком вино в серебряный кубок и подала мне.

Я взглянул на червленое, как кровь вино и тут же перед глазами возникло видение: ромей с черной бородкой протягивает мне кубок с вином… а после – цепи, презрительное – «раб», каменоломни, мертвый германец, проклятое колесо, брань и хохот надсмотрщиков, камни в человеческой крови, а из сумрака памяти вдруг выплывает нежный девичий лик. Милые до боли в груди уста, шепчут: «Прощай мой ладо единственный… Да хранят тебя Боги!»

Мое сердце словно опять упало в снег. Кубок полетел на пол, вино расплескалось по дорогим коврам. Я грубо оттолкнул хозяйку, лицо которой показалось мне вдруг похотливым и страшным, как у Богини Смерти Мары.

– Блудница! – сказал по-славенски.

Глаза ромейки расширились, губы изломились в бешенстве неудовлетворенной страсти.

– Стража! – завизжала она.

Тут же сзади возникли два стражника. В руках – дубинки и хлысты.

– Схватите варвара! – прошипела хозяйка. – Поучите его плетьми… Дикий скот!

Я рванулся к двери. Но мне дубинкой подбили ноги и врезали по голове. Затем выволокли во двор, стали бить ногами и плетьми. Тьма обрушилась на меня, вырывая из мира боли и злобы.

Очнулся я возле колеса, прикованный к цепи. Тело страшно болело, было трудно дышать, из опухших рубцов сочилась кровь.

Надсмотрщик подошел, сказал беззлобно, со скрытой завистью:

– Чего разлегся?.. Вставай осел!.. Не захотел выполнять работу кобеля, будешь дальше, как тупой скот вертеть колесо… – и сплюнул в мою сторону. Потом мечтательно закатил глаза: «Уж я бы эту кобылку – и в хвост, и в гриву…»

На его устах от представленной картины выступила слюна.

На следующий день, вечером, когда я обезсиленный после тяжелой работы (побои давали о себе знать), гремя цепью обливался водой из бочки, подошла хозяйка. Глянула искоса, постояла, судорожно перебирая пальцами концы узорчатого пояска. Потом сказала, вроде как извиняясь:

– Безумец, тебе была оказана великая честь… а ты? Ты должен понимать, я – госпожа, а ты – тупой варвар! И как вы там плодитесь в своих лесах?.. Кто кого поймал, тот того и… Язычники!

Я исподлобья взглянул на нее. Нехорошо взглянул. Так, что она закрылась рукой и попятилась. Я повернулся к ней спиной и сел, прислонившись к столбу навеса от солнца и дождя, где обычно спал, лежа на земле.

– Грязный червь, пес, ты должен лизать мне ноги!.. – услышал сзади злобное шипенье ромейки. Она круто развернулась и ушла к вилле. Краем глаза я видел, что плечи ее вздрагивали.

– Что ты ведаешь?.. – вяло шевельнулась мысль – У нас – славен, женщина-мать – святое, как Мать-Земля, або Богини Рожаницы. А девки-юницы – образ Лели-весны. Обидеть женщину, суть – обидеть Богов!.. За се могут и тяжкую виру98 наложить, и из рода изгнать. А родичи оскорбленной, вправе вызвать на «Божий суд» – смертельный поединок. Но у нас – девы и жены славенские, а не блудливые ромейские суки!

И снова мне снился странный сон. Будто я лежу в темной норе, под огромным упавшим дубом, на подстилке из опавших листьев. И не человек я вовсе, а маленький рыс. Рядом теплый бок матери-рыси. Я тыкаюсь носом в ее живот, ищу сосок с теплым молоком. Рысиха мурлычет, вылизывает мою голову шершавым языком, а я все пью и пью сладкий и терпкий напиток. Ее глаза сияют в темноте, как две зеленые звезды. Я чую, как по мышцам моим разливается ее материнская сила. Вдруг мать-рысь говорит человеческим голосом: