Внутреннее задержание

               Зимин пропустил комплемент мимо ушей. Ему не казалось, что в данный момент он был как-то особенно зол. Скорее озадачен. За семь минут, пока он добирался до Нины, обида отступила, удалось успокоиться. К тому же нашлись более серьезные вещи для беспокойства. Зимину хотелось предупредить Нину о неприятностях, к которым могла привести ее пустая болтовня. И уж тем более о недопустимости обсуждения проблем метареализма и философских аспектов восприятия спецслужб с первым попавшимся бухгалтером. Как выяснилось, на Луне жизнь не проста, обязательно кто-нибудь донесет. Зачем без нужды нарываться на неприятности? И, естественно, он хотел попросить Нину забыть о существовании его текста. По крайней мере, пока исторический роман не станет реальностью, не задумками и мечтами, а реальным черновиком. Зимина не покидало ощущение, что Нина ничего конкретного о его работе не знает, а ее слова есть результат недоразумения. Наверняка в метареализме используются различные метафоры. Не исключено, что она говорила о чем-то своем. Может быть, историческим  романом она называла дневник? Почему бы и нет? Это даже красиво — дневник, как исторический документ.

               — Я не сердит, — сказал Зимин. — Разве у меня есть повод?

               — Разумеется. Оскорбительное упоминание о твоем историческом романе должно было тебя обидеть.

               — Оскорбительное упоминание? — удивился Зимин.

               — Писатели во все времена болезненно реагируют на критические упоминания об их работе. Такое поведение следует считать нормальным.

               — Откуда ты знаешь о моем тексте?

               — Дорогой, неужели ты думаешь, что только у тебя есть подслушивающие устройства?

               — Ты меня прослушивала?

               — Ага. Кстати, мои детальки лучше твоих.

               Что-то изменилось в их отношениях. Зимин отметил, что они стали лучше относиться друг к другу, словно взаимное прослушивание странным образом сблизило их.

               — Не знаю, что и сказать. Мы доигрались.

               — Да брось. Все хорошо.

               Зимин ожесточенно мотнул головой. Сам не понял —  зачем. Просто в такт ее словам. Бывают такие моменты, когда слова перестают иметь смысл. Точнее, теряют свой первоначальный смысл. А еще точнее — смысл перестает иметь определяющее значение.

               — Постой, — Зимин внезапно сообразил, что дело еще хуже, чем это представлялось пять минут тому назад. —  Как тебе удалось, прослушивая меня, разузнать, что я пишу исторический роман?

               — Ну, хорошо, — смутилась Нина. — Я просматривала твои бумаги.

               — И как?

               — В каком смысле?

               — Что ты думаешь о моем тексте?

               — Смешные люди — писатели, — рассмеялась она. — Все время ждете похвалы.

               — А конкретнее.

               — Мне показалось, что ты не дал себе труда задуматься о том, для чего люди сочиняют исторические романы.

               — Разве это так важно?

               — Люди пытаются таким образом найти поддержку своим взглядам и идеям. Для того, чтобы написать исторический роман, автору очень важно понимать или чувствовать, каким он хочет видеть будущее. Прошлое —  это склад, где в беспорядке разбросаны отдельные факты, каждый из которых в отдельности — всего лишь некий причудливый казус. Они обретают смысл только в совокупности. Люди, — не только писатели, — все люди, относятся к прошлому, как к набору кубиков, из которых каждый волен собирать любую понравившуюся ему конфигурацию. Умело подбирая факты-кубики, не трудно доказать любое утверждение. Заинтересованные люди с помощью таких манипуляций испокон веков стараются придумывать прошлое, которые бы их устраивало. Такие занятия могут быть весьма захватывающими.

               Зимин решил ее перебить. По его мнению, у Нины получилось очень заумно.

               — Кем же ты работаешь у нас на станции? — спросил он. — Извини, Нина, что до сих пор не удосужился поинтересоваться.

               — Я такая работница, что лучше об этом не говорить всуе.

               — Понял.

               — Нет, я не имею отношения к службе безопасности, как ты, наверное, подумал.

               — Тогда не понял.

               — И прекрасно. Твое непонимание меня устраивает. Есть еще вопросы?

               — Пожалуй. Должен согласиться — у меня есть личные мотивы для сочинительства. Но они вовсе не корыстные.

               — А я знаю.

               — Вот как.

               — Тебе не хочется становиться доносителем. Вот и мечтаешь, хотя бы мысленно, вернуться во времена, когда доносить было неприлично. Ты решил установить, почему так произошло, что мораль дала крен? И не упустили ли наши предки возможность выпутаться из ситуации, в которую, по их вине, ты попал?

               — Я не думал об этом. Но ты, конечно, права. Я бы хотел получить ответы на эти вопросы.

               — Прошлое – это всего лишь фикция, придуманная для того, чтобы объяснить различие между непосредственным физическим ощущением действительности и состоянием ума. Так в конце прошлого века высказался один умник-разумник. У меня нет оснований не верить ему, тем более, что мое различие в вышеназванных субстанциях его заявление объясняет вполне убедительно.

               Нина подмигнула мне и отправилась в спортзал. Зимин смотрел ей вслед, не в силах произнести ни слова, ему хотелось крикнуть ей вслед что-нибудь заковыристое, но удручающее состояние ума не позволяло это сделать.

Случайный разговор