Во что я верую

Так, могущественный и активный Бог Ньютона, и в самом деле «правивший» миром в соответствии со Своей свободной волей и Своим усмотрением, быстро и последовательно превратился в консервативную силу, в intelligentia extramundana[177], в «Бога-бездельника».

В свое время упрощенческий подход классической науки привел к тому, что Сотворение мира как фактор сопровождения и провидения существенно поступилось своим значением в пользу одного лишь Сотворения бытия мира и его законов. Такой узкий взгляд на Сотворение мира тогда же — и это главное — принес в конце концов в жертву его сущностный характер во имя совершенно малозначащих последствий.

Сотворение мира — лучшая гарантия серьезности, подлинности мира и нашей свободы. Ни одна истина не является более основополагающей — и ни одна не подвергалась таким искажениям, как та, что содержится в четвертом стихе первой главы книги Бытия. Да, эти два стиха:

«В начале сотворил Бог небо и землю… И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош…», —

столь же важны и поистине неразрывны. Как я уже говорил в «Ярости Бога»[XCV]

, «Если бы меня спросили, каковы важнейшие слова Библии, я испытал бы искушение сказать: "И увидел Бог свет, что он хорош", слова, непосредственно следующие за тремя первыми словами начала […]. Тем более, что обычно этот стих бывал плохо понят».

«И увидел Бог свет, что он хорош».

Бог творит и, подобно художнику, отступает от картины в сторону, вглядываясь в нее взглядом этики. И так как это движение повторяется (семь раз) вплоть до финального крещендо, когда на седьмой раз использована уже превосходная степень: «…и вот, хорошо весьма» (Быт 1: 31), — то пренебрегать этим указанием не приходится.

Тут, конечно, последует законное, полезное предостережение:

«Уж не готовы ли вы попасться на удочку столь грубому антропоморфизму, при котором Бог творит сам не ведая что, дерзнув столь сильно переоценить свои возможности, что уподобился горшечнику, которому невдомек, что за изделие вышло из его рук? Помилуйте, а как насчет всемогущества (omnipotens) Господа? Его предвидения? Ведь сказано же: Бог рек… и Бог узрел…»

Конечно, это Слово можно воспринимать с должным почтением — и смягчая его смысл, что и делает в своем комментарии Кальвин. Принять этот смысл во всей его полноте ему мешают его проникнутость Платоном, его лишенная гибкости концепция всеохватного предведения и безоговорочной и неисследимой предназначенности. «Моисей вводит здесь Бога, созерцающего Свое творение ради удовольствия. Но это делается из-за нас, для того чтобы мы узнали, что Бог не делает ничего без определенных оснований и без назидательного умысла. Слова Моисея не следует воспринимать так, как если бы Бог начал знакомиться со своим достоянием лишь сотворив его; смысл как раз состоит в том, что творение, в том виде, каким оно предстает нам ныне, было одобрено Богом. Нам, следовательно, не остается ничего другого, как выразить согласие с Его суждением, и такое увещевание оказывается весьма полезным, ибо там, где человеку надлежало бы употребить всю полноту своих чувств, дабы преклониться перед деяниями Господа, мы видим, насколько он позволяет себе вольничать, извергая на них хулу».

Видимо, предполагается и такой смысл. Будь правда на стороне Кальвина и, частично, священного предания, значимость этого стиха не была бы столь велика. А ведь подобно всем стихам поэмы о сотворении мира, данный стих наделен полным, насыщенным и многообразным смыслом. В нем говорится о свете, значит — о первейшей, основной составной части, первостепенном «кирпичике» мироздания. Данный стих повторен семь раз, на всех этапах Сотворения мира (семь раз — знак полноты).

Бог использует здесь последовательность во времени, и весь процесс сотворения разложен на всеохватность времени. Мне кажется, что стих 4, идя за стихом 1, предполагает, что Сотворение мира непременно сопутствует временной протяженности. Тем самым предполагается, что эта последняя есть нечто истинное; что и время столь же истинно, что и пространство, материя и дух. Но временная протяженность есть место свободы. Значит, свобода тоже истинна.