Во что я верую

Вот почему, подобно то и дело вспыхивающей, в духе психодрамы, гражданской войне, моя родина изъясняется языком универсалий[134]. К этому ее подталкивала природа и история. Такой пестросоставный народ, такое смешение рас и культур требует, чтобы сказанное нами объединяло всех людей. Воины и крестьяне, мы по природе своей ораторы. 11 ноября 1918 года[135]

Клемансо[136] удалось в лапидарной форме обобщить все потаенные помыслы французов и Франции: «Вчера — солдаты Бога, ныне солдаты права, неизменно — солдаты идеала».

Идеала ощутимого, телесного. Именно через посредство этой пестросоставной родины я ещё в детстве, проведенном в Меце, научился любить людей так, как люблю их и поныне, и не только за то, что они похожи на меня, но как раз за осознаваемое мной несходство. Именно наша любовь к родине помогает понять то, что другие любят свою.

Мой дядя-солдат уважительно отзывался о немцах. Он говорил: «немцы», и это непривычное наименование звучало, точно символ. А вот мои крестьянские предки говорили «боши»[137]. Они так и не забыли о своей безвозвратно покалеченной земле. Для них неприемлемым было то, что на глубоко вспаханных полях «опасной зоны» (где из-за неразорвавшихся снарядов нельзя было разводить огонь) лежал слой щебенки, превративший ее в пустыню; они не находили прощения войне за эту загубленную землю, ставшую воплощением всей тщеты труда, который вложили в неё несколько сот поколений крестьян, род которых восходит к неолиту. Казалось, что убийство этой земли — сплошного пота, плоти живых, труда тех, кого уже не было с ними, — обернулось убийством их мертвецов.

Эту такую понятную универсалию мне дано было осознать еще в ранней юности и на примере Африканской армии.

День за днем я сталкивался с ней от Монжевилля до Меца. Для нас, обитателей Лотарингии, все эти алжирцы, марокканцы, сенегальцы, не говоря уж о шоферах-аннамитах из обозов, были желанными гостями; их присутствие вносило успокоение; они были нашими друзьями наравне с бельгийцами. У наших предков с возвышенности Мёзы, в сознании этих крестьян — граждан и солдат, умеренных республиканцев в духе Жюля Ферри и Ремона Пуанкаре, цвет кожи не оставлял отпечатка на сетчатке глаза; главным было одно — братство по оружию. В ту пору мне не пришлось усомниться в значении этого многообразного единства, носителя порядка и братства; оно разрывало оковы, несло с собой грамотность, вакцинацию, освобождение и защиту слабых; оно повсюду утверждало порядок, справедливость и мир, повсеместно осеняя их колышащимся знаменем Республики. Не в силах отвести глаз от недалекой линии горизонта, откуда, кто знает, мог снова появиться враг, отброшенный под Верденом ценой таких потоков крови, слез и этой израненной земли, — мои крестьянские предки и мои воспитанные на Канте школьные учителя явно пребывали в неведении относительно пропасти, вырытой в одном случае завоевательским азартом, а в другом — тоскливым однообразием часов, между мечтой и действительностью империи[138]. Но на примере Африканской армии, смешавшейся с населением, с которым она уживалась легко и безбурно, вы видите, как осуществлялся плотский, житейский переход от частного к всеобщему.

Глава IX Этот мой истинный мир: правила политики

Крестьяне — граждане и солдаты — моего детства всегда принимали ход государственных дел очень близко к сердцу. Это было заметно в дни выборов, среди которых подлинно важными считались выборы муниципальные. Ведь государство — это прежде всего управление делами насущными. В этих краях с их открытыми полями задача старейшин — надзирать за межевыми столбами. Мой двоюродный дед отлично разбирался в местной схеме землепользования. Подобно какому-нибудь ритору времен поздней Империи, он запечатлел в своей памяти всё, что касалось пространства и времени. Он знал всё о семи десятилетиях жизни в родной деревне и не забывал ничего из рассказов своих родителей.

Но маленькая ячейка органически вписывалась в общегосударственное пространство. Мёза и остальная часть Лотарингии располагали своим отрядом практически несменяемых депутатов. Ремона Пуанкаре, подобно Цинциннату, окружало ничем не нарушаемое почтение. В соответствии с этимологией, депутат — это представитель. Если крестьяне — граждане и солдаты — облекли кого-то своим доверием, им редко случалось пересматривать свое решение. Лотарингия моего детства выступала за умеренную республику. Это — устойчивая традиция. Я остался ей верен.