Во дни Пушкина. Том 2

Наталья Николаевна заметалась: что делать? В душе ее была смута невероятная. Она чувствовала, как эта сумасшедшая страсть зажигает и ее, и в то же время понимала, что малейший неосторожный шаг с ее стороны приведет теперь неизбежно к драме: или этот безумец приведет в исполнение свою угрозу, или муж все узнает и гром грянет с этой стороны… Но она поверила, что это в последний раз, что как-нибудь она все дело уладит, что… ах, Боже мой, ну кто же мог знать, что все это так обернется?! Ей всегда было с ним так весело… И было интересно, что он там еще придумал…

Они сговорились встретиться в квартире Идалии Григорьевны Полетика, незаконной дочери знаменитого донжуана, графа Григория Строганова, теперь уже старика. Строгановы были родственниками Загряжским, а следовательно, и Гончаровым, и Натали очень сошлась с этой дамой. Пушкина же Идалия Григорьевна ненавидела: ходили глухие слухи, что он не внял ее сердечным излияниям и этим оскорбил ее. И Идалия, пригласив к себе Натали, сама уехала, а у своей квартиры поставила на всякий случай часовым своего верного вздыхателя, П.П. Ланского, ротмистра-кавалергарда.

– Ну вот, я пришла, – волнуясь, сказала Натали, входя в гостиную. – Но это было очень нехорошо с вашей стороны… Говорите мне скорее все, что вы хотели сказать, и я еду…

И она, не снимая ни шали, ни шляпки, села.

– Натали, я вас люблю, – сказал Дантес. – Вы должны быть моей… Вот все, что я хочу вам сказать.

– Но вы злоупотребили моим доверием, и я…

Он вынул вдруг пистолет. Сухо щелкнул взведенный курок.

– Время слов прошло, Натали, – мрачно сказал он: он видел такое объяснение в какой-то опере и делал все, как там было показано. – Или вы будете моей, или мой труп будет сейчас валяться у ваших ног…

Что-то сказало ей, что он своей угрозы в исполнение не приведет. Она была раздражена этой ловушкой и быстро встала.

– Это гнусность с вашей стороны, – громко сказала она, вся красная от гнева. – Я до сих пор думала, что вы порядочный человек… И жалею…

Вдруг дверь тихонько отворилась и на пороге гостиной показалась молоденькая дочь Идалии: та не предусмотрела этой случайности. Натали бросилась к ней.

– А, здравствуй, милочка!.. Ну что же, скоро приедет твоя мама?

Девочка видела, что гости были что-то в не совсем обычном настроении, поняла, что она сделала неучтивость, войдя в гостиную, но Натали не отпускала ее. Дантес широкими шагами вышел и, со смехом помахав белой рукой часовому, Ланскому, уехал…

Натали, вся в смятении, вернулась домой. Нет, теперь в самом деле надо кончать. Ведь все же у нее четверо детей… Что будет, если все это откроется?.. Но как кончать?.. И на этот проклятый вопрос она себе ответить не могла: в Петербурге запереться от всех нельзя, – ибо это породит толки, – а деревня зимой закрыта… И она, нахмурившись, долго сидела у себя и все думала, и в косых, прелестных глазах ее была темная тревога…

Утром Пушкин, блудный, решительный, вошел к ней с письмом в руках. Он молча протянул бумажку жене. Та, уже угадывая, в чем дело, дрожащей рукой взяла письмо: неизвестные авторы извещали Пушкина, что вчера его супруга виделась в квартире Идалии Григорьевны Полетика со своим любовником, г. Дантесом, наедине, – «наши поздравления!..»

Потупив свою прекрасную голову, вся красная от негодования и стыда, она долго стояла молча перед своим судьей. И, наконец, молитвенно сжала руки на груди.

– В последний раз: веришь ты мне еще или нет?

Он тоже опустил голову: он не знал уже, верит ли он ей. И мелькнула мысль: да и как он может требовать верности от нее, когда он сам столько раз обманывал ее?..

– Говори, – печально сказал он.

И Натали, путаясь и прорываясь слезами, рассказала ему все… Он молчал. Он с ужасом понял одно: правды он от нее не узнает никогда. Может быть, и правда, что она рассказывает, но может быть, что все это увертки и ложь… Ничего не сказав, решительным шагом он прошел в кабинет, запер дверь и присел к столу, по которому валялись трупики его недоношенных стихотворений. Дольше выносить эту дыбу жизни он не может – не не хочет, а просто сил уже нет. И он вынул из стола свое письмо к старому барону Геккерен. Он хотел послать его вскоре после свадьбы Дантеса, но передумал. И с суровым лицом он начал просматривать еще раз написанное по-французски письмо.