Во имя четыреста первого, или Исповедь еврея

Миновав шеренгу борцов за национальные права, я спустился с гордых вершин Общего Дела в подземный переход, в коммерческое кишение одиночек. Подвергнутое дегазации шампанское для буровиков, эликсир для волос, выдаваемый за коньяк, и коньяк, выдаваемый за эликсир жизни, голые девки и поношенные презервативы для онанистов, музыка для тугоухих и зачерствевшие (не иначе - вскрыли стратегические запасы) тени и румяна (свет и тени), - все здесь служило не Единству, а человеку. Вот это меня всегда и отпугивало: люди, суетящиеся из-за собственной шкуры, противны, охваченные Единством - ужасны. Иногда кажется, что удел человека в этом мире выбор между упоительной гибельностью Общей Судьбы и одиноким прозябанием, что для человечества возможны лишь два фазовых состояния - или пушечных ядер, или облаков мошкары. А может быть, так оно и есть? Тогда я выбираю мошкару. Закон сознательного социального выбора - как ни поступи, все равно раскаешься.

- Какое правительство - такой и народ, - мудро рычала продиравшаяся за мной старуха. "Народ никогда ни в чем не виноват, он всегда чья-то жертва", - снова плеснулась жидкость во мне.

Но я еще с полным самообладанием вручил библиотечной деве за прилавком заявку на еврейские погромы: да, дескать, еврейские-с. С тем и примите-с. А кстати, что же возвестил миру насчет еврейского вопроса великий пророк-с русской идеи-с, изобретатель всемирной отзывчивости-с русского человека-с?

Что меня всегда покоряет - это благородство тона. По-простому, по-доброму, не выходя из портрета работы Перова, Федор Михайлович обращался к потомкам с неподдельной горечью за ту Правду, которую ему приходилось высказывать, с логической последовательностью человека, чья Правота не нуждается в пафосе.

Не надо обижаться на слово "жид", а тем более - "жидовское царство", "жидовская идея", - это характеристика века, идеи, а не каких-то конкретных личностей.

Евреи уже кричали о правах, когда русские вообще жили в крепостном праве. Вдобавок евреи и без прав находят больше возможностей, чем русские. (Что чистая правда - главные возможности в нас самих.)

Если на евреев даже и лгут из ненависти, то ведь откуда-то же взялась эта ненависть. (У нас зря не сажают.)

Евреи сами сторонятся русских. А будь они в большинстве, так и вовсе извели бы подчистую, как у них это было принято в древности.

Раз евреи выжили за сорок веков гонений, значит имели какую-то руководящую идею. Тайна этой идеи еще недораскрылась, но внешние признаки налицо: всех истребляй или эксплуатируй и жди, пока все покорится тебе. Движет евреем одна безжалостность ко всему, что не есть еврей, желание напитаться чужим потом и кровью. Общее падение нравов в Европе, торжество шкурного принципа "каждый сам за себя" - это их победа, близится их царство, полное их царство, в котором поникнет человеколюбие, жажда правды и даже народная гордость. Это не о частных лицах, которые могут быть и бедняками (но еврейская бедность, в отличие от бедности других народов, - сама наказание за их подлость), и добряками - но дело не в том, кто добр и кто зол, а об идее жидовской, вытесняющей неудавшееся христианство.

И тем не менее, все, чего требует гуманность, должно быть для них сделано, заключает пророк русской идеи, ясно доказав, что гуманность по отношению к евреям несовместима с жалостью к человечеству. Но русский пророк все равно стоит за братство с этими пиявками - пусть только еврей покажет, насколько он сам способен к делу единения с чужаками.

По себе скажу - не способен. Я не способен к братскому единению с тем, кто считает, что мною движет желание напитаться чужим потом и кровью. Ах, я ведь и забыл - это же не обо мне лично, и не о моем папе, не о деде-бабе - и вообще, это не о присутствующих, а только об идее. Но я настолько безжалостен ко всему, что не есть еврей, что все равно не способен правильно понять русского пророка, с таким великодушием и любовью протягивающего мне руку. Моему ядовитому еврейскому воображению представляется какой-то другой мудрец - хохом, что ли? - тоже очень скорбный и изможденный (годится рембрандтовский "Портрет старика", во всех каталогах мира именуемый "Портретом старика-еврея", но обретший эту позорную добавку на эрмитажной этикетке лишь в годы перестройки, осуществляемой по еврейским чертежам).