Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Посетители допускались в Эглин по воскресеньям, с восьми утра до трех дня. При первой же возможности мы с Сантино полетели на побережье Мексиканского залива, не представляя, чего ожидать. Я испытала облегчение, увидев, что это место с его залитым солнцем ландшафтом и дубами, увитыми испанским мхом, совершенно не похоже на представлявшиеся мне образы тюрем, знакомые по кинофильмам.

Вместо вышек охраны и заборов с колючей проволокой там был условный КПП, а границу обозначала лишь желтая полоса, проведенная по земле.

Каждое воскресенье заключенные собирались на открытой площадке для пикников с бетонными столами и скамьями, в тени зонтиков-тентов. Сотни семей были уже там, когда мы прибыли, и вокруг каждого заключенного в голубой униформе толпилась кучка родственников. Они покупали закуски и безалкогольные напитки в тюремных торговых автоматах, и атмосфера скорее напоминала пикник в парке, чем исправительное учреждение. Мой взгляд нервно метался из стороны в сторону по толпе незнакомых людей в поисках папы. Потом заметила его, стоявшего в отдалении. Я помахала рукой, поспешила к нему и, добежав, упала в его объятия, стараясь не заплакать. Несмотря на всю мою радость, было очень странно видеть его в таком окружении и совершенно немыслимой для него одежде.

— Белые кроссовки?! — воскликнула я, уставившись на его ноги с открытым ртом.

Он проследил мой взгляд и поинтересовался:

— Мне идет?

Я была рада, что он не утратил чувства юмора.

— Нет, папа, — ответила я, наполовину смеясь, наполовину плача. — Ты выглядишь смешно!

Устроившись рядом с отцом и взяв его за руку, я всматривалась в его лицо и спросила, как он поживает. Зная, как он всегда стремился защитить маму, я полагала, что он приукрашивал действительность, разговаривая с ней по телефону.

— Я в полном порядке, — уверил он меня, стараясь рассеять мои страхи. — Оглянись по сторонам: все здесь безобидные люди.

Эти мужчины в голубой одежде — разного роста, вероисповедания и цвета кожи — действительно не казались преступниками, когда смеялись и болтали со своими близкими. Большинство из них отбывали наказание за преступления, связанные с наркотиками или мошенничеством.

— На самом деле, здесь не так уж скверно, — уверял отец. — Со мной все будет хорошо.

И все же я понимала, что моей матери было бы тяжело видеть его здесь. Когда он спросил о ней, я сказала, что она неплохо держится, но мы оба знали: в ближайшее время она не приедет. Следующие несколько часов мы разговаривали, как обычно, и, когда с деловыми вопросами было покончено, я немного повеселила отца рассказами об Александре. Затем мы перекусили, а потом он повел нас в часовню: ему не терпелось показать место, куда он ежедневно ходил к мессе. Он много читал и все отчетливее осознавал свою веру. Молитва стала для него спасательным кругом и помогала скоротать бесконечные часы, когда время словно останавливалось и дни казались неделями. Непоседа, который вечно спешил из одного города в другой, он внезапно оказался вынужден привыкать к совершенно новому расписанию, сбросить скорость и поразмыслить над своей жизнью.

По большому счету, обретя Бога, он запоминал наизусть отрывки из Библии и других книг, рекомендованных Сари Нанди. В одном из первых писем из тюрьмы к моей матери он писал: «Я живу в мире, сотворенном Богом и наполненном божественными благами и силой». Он также начал присылать маме высказывания, которые призывали ее «жить полно, ощущать любовь глубоко… видеть красоту ярко и слышать только Христа». Как будто она могла «жить полно», когда его не было рядом!

Отец рассказал нам, что в тюрьме есть библиотека, где он мог брать книги, и классная комната, где — из-за своего итальянского паспорта — был обязан отсиживать уроки английского вместе с одноклассниками, говорившими в основном по-испански. Ему давали домашние задания по развитию навыков чтения и учили ораторскому мастерству по учебнику для четвертого класса. Он словно снова сел за школьную парту. Одно упражнение на правильное произношение, которое папа показал нам с кривой улыбкой, объясняло, что «налоги» (на-ло́ги) — это множественное число от слова «налог» (на-ло́г

). Несмотря на тот факт, что папа свободно владел несколькими языками, он, не жалуясь, делал все, что от него требовали, и старался, как мог, помогать другим.

Несколько заключенных подходили к нам, чтобы сказать:

— Ваш папа — вот это человек! Мы любим этого парня!

Они окрестили его «Бабба Гуччи» — воспользовавшись ласковым южным словечком, которым называют старшего брата, или аналогом обращения «старина».

Один из них сказал мне:

— Дня не проходит, чтобы он не достал ваши фотографии. То и дело их рассматривает.