Во имя любви

— Свет, Свет… Ты только не обижайся, но ответь мне… А это действительно мой ребенок?

Света быстро, нервно встала из-за стола.

— Антон, я больше не могу так! Зачем ты вообще подошел сегодня ко мне?

Зачем выдавливал из меня начало разговора? Чтобы теперь спросить об этом?..

Знаешь, я поговорила с отцом. Ты можешь больше за мной не ухаживать. Ты свободен! Совершенно свободен.

— Света, подожди. Подожди… — попробовал успокоить ее Антон. — И прости меня, пожалуйста. Я дурак, но я просто хотел услышать, что это действительно мой ребенок, и все.

— Сколько можно это слушать? Я говорила тебе это миллион раз! Сколько можно?!

— Свет, я ничего не могу с собой поделать. Я ревную тебя к Максиму.

Пожалуйста, не уходи. Останься. Ты говоришь: "Свободен! Совершенно свободен". Знаешь, я хотел этой свободы. Потом бежал от нее, потом еще больше хотел… А сейчас я устал. От всего в жизни страшно устал. Все, чтобы было, — было как бег в колесе. Бодрый такой, энергичный бег. И абсолютно бессмысленный.

Света опять села за стол. Помолчала немного. А потом вдруг заговорила:

— Помнишь, я писала портрет Рубины, бабушки Кармелиты?

— Да, помню…

— Ну, ты еще тогда говорил: вот, наши отношения умерли, как она, им больше не воскреснуть…

— Помню.

— Так вот. Кармелита мне звонила. Рубина ожила. Представляешь?

— Ожила… В каком смысле? В нашей памяти, что ли?

— Нет, просто это была не смерть, а летаргический сон. Или что-то вроде того. Представляешь, как бывает?

— Вот это да! Слушай, а это символично. Может быть, и наши отношения еще не умерли?

— Не думаю. Я пойду, пожалуй… До свидания.

— До свидания, — ответил Антон немного растерянно.

Глава 29

В больничном коридоре рядом с палатой Рубины, уставшие от тревог и потрясений, прикорнув на стульях, сидели рядком Баро и Земфира. А если заглянуть внутрь палаты, можно было увидеть Палыча и Кармелиту, тоже спящих на своих стульях.

И только Рубина в этом сонном царстве не спала. Надоело ей спать. Она встала, тихонько приоткрыла дверь. Вышла из палаты, стараясь не шуметь. В больничном халате и тапочках пошла по коридору. Скользнула взглядом по спящим и тихо ушла прочь, пока не исчезла за поворотом, никем не замеченная.

Рубина шла не торопясь. Куда торопиться — вся ночь впереди.

Перед лесом остановилась. Помолилась, чтоб страшный лесной человек не запутал, с дороги не сбил. И смело шагнула в чащу, подумав, что если сумела она найти дорогу с того света, то на этом свете родной табор уж как-нибудь отыщет. По лесу шла, улыбаясь. Подошла к дереву, обняла его, как старого доброго знакомого. Приникла к нему, просветленным взором посмотрела вверх, на звездное небо.

— Спасибо, Господи. За все, что сделал в прошлом. И за все, что будет еще, спасибо…

* * *

Ночь наступила незаметно. Астахов заработался. И лишь сейчас заметил, что Светы все еще нет. Позвонил ей, металлический голос ответил, что абонент недоступен. Тогда Николай Андреевич прошел в спальню Тамары. Точнее — в бывшую спальню Тамары, которая с некоторых пор стала Светиной спальней и мастерской. Начал рассматривать новые картины девушки. И понял, что был несправедлив, когда совсем уж в хлам разругал ее творчество.

Правильней было бы просто покритиковать. Но уж больно его тогда завел Светин по-юношески амбициозный выпендреж. Это когда глубины нет, силы, энергетики, мудрости нет, а есть только бестолково-нахальное самовыражение.

Теперь же, после всего пережитого, да еще и с беременностью, линии художницы обрели мудрость и энергию. И выпендреж превратился в истинную оригинальность.

Разглядывая картины, Астахов не заметил, как в комнату вошла Олеся. Даже вздрогнул от ее слов:

— Так вот, значит, ты где! А я тебя по всему дому ищу…

— Да вот, зашел узнать, как Света себя чувствует, спокойной ночи пожелать. А ее нет… до сих пор. Представляешь?

Олеся с удивлением окинула взглядом пустую комнату. Посмотрела на часы.

— Где же она может быть? Уже так поздно…

— Не знаю… Я уже волноваться начинаю.

— Так позвони ей!

— Да звонил. "Недоступна". А если бы и дозвонился… Как-то неудобно.

Что я ей скажу? Она — взрослый человек, трудно ее контролировать.

— При чем здесь контроль? Просто узнаешь, все ли у нее в порядке.

— Ну, даже не знаю, — замялся Астахов.

— Что "не знаю"? Значит, просто волноваться и ничего не делать лучше?

— Да, Олеся, иногда лучше ничего не делать.

— Коля, но мы все живем под одной крышей, и я думаю, имеем право знать…

— Олесь, Света — взрослый человек. Захочет, включит телефон и сама все расскажет. К тому же у нее ведь есть и другой дом. А я… Я вон даже о собственной дочери мало что знаю… Где она сейчас? С кем?

Олеся подошла к Астахову поближе. Обняла его.

— Тюлень! Тюлень ты мой. Большой и добрый. Не переживай, Коля, все образуется… Все будет хорошо.

— Хотелось бы верить. Рамир вернулся, и я даже не знаю, как мне вести себя с Кармелитой. Для нее он отец — один… Как добиться ее доверия? Не знаю.

— Ты все слишком близко принимаешь к сердцу. Времени-то прошло еще мало — всего ничего. Привыкнет девочка…