Надо шевелиться. Нельзя вот так просто сидеть. Столько всего предстояло сделать. Почему я осталась жива? Чего ради жила? Ради вот этого? Что же это в таком случае? Проверка? Проверка на что? На прочность? Наказание? Может, я слишком жадничала, желая получить от жизни все, что она может дать? Получить Ричарда? Нет. Здесь что-то другое. Что же? Я не знала. Боже, что же это? И за что?
От волнения меня снова начала бить дрожь. Дыши глубже, велела я себе. Почувствуй солнечное тепло. Я легла и позволила солнцу нагревать обнаженное тело во всю мочь. Я задремала, а когда очнулась, поняла, что перестаралась: все тело было покрыто потом, а голова болела так, словно череп сжимали тисками.
–
Там воняло. Прекрасное парео, васильковое и мандариново-оранжевое, – его Ричард купил мне на Таити – обмоталось вокруг сетки гамака; я высвободила его и повязала. Я стояла посреди каюты и озиралась, не зная, за что хвататься.
–
– ОЙ! – Я отдернула руку.
Но если электричество есть… я опасливо коснулась выключателя еще раз, и меня снова тряхнуло.
Я взялась за ручную помпу, но при таком количестве разного хлама в воде фильтр моментально засорялся. У меня не было сил бороться с ним, и я бросила это дело. Привалившись к дивану, чтобы передохнуть, я с тревогой размышляла о предстоящей мне огромной работе: необходимо было выкачать из яхты всю воду. Вроде бы воды в «Хазане» больше не становится. Я могу не торопиться, убеждала я себя, буду работать понемногу, с перерывами.
Я вдруг заметила, что потолок каюты ободран до стеклопластика. Покрытые винилом фанерные листы, под которыми он был скрыт раньше, валялись внизу. Я встала и дошла до носовой каюты. Покопавшись в рюкзаке, выудила так редко использовавшуюся губную помаду. Вернувшись в салон и собрав разбросанные листы фанеры, со своей ношей я выбралась в кокпит и написала на каждом листе:
ПОМОГИТЕ! Я БЕЗ МАЧТЫ НА 15° СШ
Подписанные фанерки по очереди отправлялись за борт и, покачиваясь на волнах, уплывали вдаль. Наконец все пять табличек скрылись в океане, отправившись искать моего спасителя. Я потеряла их из виду, лишь изредка на далеком гребне можно было заметить поблескивающий на солнце белый винил, посылавший в небеса мою мольбу цвета спелой сливы.
– А смысл? Черт побери, есть в этом хоть какой-то смысл? – спросила я себя.
Но потом незнакомый тихий голос у меня в голове – голос, становившийся моим другом, моим спасителем, – таинственным образом вмешался в мои размышления и произнес:
–
Был ли это Ричард? Голос не был похож на голос Ричарда.
–
– Отвяжись от меня.
–
– Сам ешь.
–
Незримые руки деликатно подхватили меня под мышки. Я спустилась в каюту. Беспорядок здесь царил просто тошнотворный.
– Наплевать, – сказала я вслух, удивившись звуку собственного голоса.
Ослабшая и измученная, я остановилась у кухонного стола на камбузе.
– ЕШЬ!
Я вздрогнула и настороженно огляделась. Никого не было. В раковине я увидела банку с арахисовым маслом. Хотя голода я не ощущала, я взяла банку и попыталась ее открыть. Мне не удалось открутить крышку. Я знала, что голос будет кричать на меня, если я не попытаюсь еще раз, поэтому я ударила банку о стол. Грохот эхом отдался в ушах. Крышка поддалась. Я нашла среди разгрома ложку и выковырнула кусок арахисовой пасты, поставив открытую банку на кухонный стол.
– Ну, давай, падай, мне плевать. – Я обращалась к ни в чем не повинной стеклянной емкости с арахисовым маслом. – Почему ты вообще не разбилась?
Но банка оставалась на месте, и я сосредоточила свое внимание на ручной трюмной помпе. Пару раз качнула, напрягая все силы, потом сунула в рот ложку с маслом. Сладкая масса прилипла к языку, словно улитка к бетону. Стараясь отклеить ее, я представляла себе, как лишенного панциря слизня раздавливает насмерть, словно волной, которая…
–
Снаружи раздался резкий скрежет.
– ЭТО ТЫ ПРЕКРАТИ! – Я орала как ненормальная. – СЕЙЧАС ТЫ У МЕНЯ ПОЛУЧИШЬ! – Как бульдозер я вломилась в каюту на корме, принялась рыться в вещах, пока не нашла здоровенные кусачки-тросорез. С ложкой во рту и тросорезом в руке я выбралась в кокпит.