Во власти стихии

Наверху мне пришлось сделать передышку: беготня вниз-вверх с тяжелым инструментом в руках лишила меня сил. Я вынула изо рта ложку и вышвырнула ее за борт, рявкнув:

– И ты отправляйся туда же!

Комок арахиса, оставшийся во рту, был плотным и липким, не вкусным, но и не противным. Я знала, что, если поем, голос замолкнет. Ричард любил арахисовое масло, – вспомнив об этом, я застонала. Оставалось только надеяться, что он уже тоже нашел что-нибудь съедобное.

Мерзкий звук, грохот со скрежетом, раздался снова, заставив меня затрястись от ярости.

– ПРЕКРАТИ! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! – заорала я на корму и угрожающе защелкала тросорезом. Мне потребовалось успокоиться и понять, в каком порядке лучше избавляться от нержавеющей проволоки и такелажа, плескавшегося в воде и державшего бизань-мачту, заставляя ее колотиться о борт со скрежетом, доводившим меня до исступления. К тому же это было опасно для корпуса «Хазаны». Одного сильного удара хватило бы, чтобы оставить в борту яхты дыру.

Я перешла на корму и принялась за бизань-мачту. Попытки перерезать и отцепить стальные ванты в три восьмых дюйма толщиной отняли кучу времени и сил. Мышцы казались одновременно ослабевшими и напряженными до предела – я ощущала полный упадок сил и отчаянно хотела бросить это дело. Но кто его сделает, если не я? Со скрежетом смыкая огромные тросорезы, я резала, и пилила, и изгибала, пытаясь переломить стальные проволоки. Работа шла медленно, стальные пряди, из которых был свит трос, раскручивались и разрывались одна за другой. Последнее усилие – и мачта канула в воду. Освободившись от нее, «Хазана» до какой-то степени вновь обрела равновесие. Чего нельзя было сказать обо мне: оставалось надеяться, что я приняла верное решение. Если позже я вдруг пойму, что мне требуется оснастка, взять ее будет неоткуда…

– Это было правильное решение. Ты бы не смогла поднять такую тяжесть на борт. А бить по корпусу мачтой опасно, – подтвердил голос.

У меня осталось два передних паруса, до сих пор полощущихся за бортом на носу. Паруса! Если бы только мне хватило сил втащить их на борт. Я перешла на нос и поглядела на паруса. Спасти геную не было никакой возможности, – чтобы поднять ее на яхту, потребовалось бы двадцать дюжих мужиков. Потому я вытащила удерживавший ее нагель и долго наблюдала, как полотнище генуи отлепляется от стакселя и медленно уменьшается в размерах по мере того, как «Хазану» относит течением.

Терять было нечего, – возможно, пришло время приобретать. Я попыталась вытянуть стаксель, но он промок насквозь и набрал, наверное, тонну воды. Я еле-еле смогла приподнять его на дюйм.

– Это бессмысленно. Просто бессмысленно. – В отсутствие лебедки и стальных мускулов мне оставалось только махнуть рукой на это дело. И я вытащила нагель, а потом сидела на палубе, рыдая и глядя вслед уплывающему стакселю. Оставалось лишь надеяться, что это поможет мне добраться до суши.

«Хазане» понравилось, что ей больше не мешает искореженный такелаж, а мне понравился крепчающий ветер. Слезами горю не поможешь.

Поднявшись на ноги, я добрела до кокпита и спустилась вниз. В штурманском уголке царил хаос, везде валялись книги и осколки стекла. Смахнув осколки с сиденья, я присела, взяла микрофон УКВ-радиостанции и позвала на помощь:

– «Мэйдэй», «мэйдэй», «мэйдэй»[7]. Кто-нибудь меня слышит?

Тишина.

– Черт! – Я выпустила из рук микрофон, и он тут же отлетел назад, притянутый пружиной спирального кабеля. Какой смысл вешать его на место? Он сломан, как и все остальное.

Тронув лоб рукой, я ощутила, как горит порез.

– Ты бы лучше осмотрела его, – шепотом посоветовал голос.

– Не хочу! – Но я все-таки встала и дошла до носа яхты. В зеркале вместо себя я увидела какого-то урода. Через порез на лбу можно было изучать строение кожи.

– О, мозги вытекают. Отлично, – произнесла я без особой, впрочем, уверенности в голосе.

Выудив аптечку из недр шкафчика, я поставила ее на крышку унитаза и принялась искать что-нибудь, чтобы обработать рану. Случайно в руке оказалась ампула с морфином – я уставилась на нее словно зачарованная. Потом поглядела на уродца в зеркале.

– Нет, Тами. Даже не думай об этом, – послышался голос.

– Почему нет? – с вызовом поинтересовалась я.

– Потому что, если бы тебе было суждено умереть, ты бы уже умерла.

– Жаль, что не умерла.

– Понимаю.

Самоубийство противоречило всему, что я усвоила за жизнь. Если Ричард утонул, значит так ему было суждено – я понемногу начала впускать в сознание эту мысль. По крайней мере, Ричард умер отличной смертью, занимаясь любимым делом, и шансов, что он до сих пор жив, почти нет. Это его «О Господи» могло относиться и к Всемогущему Богу, которого он увидел в волнах. Может ли такое быть? Вероятно, я неверно истолковала возглас. Это могло быть благоговение, а не ужас – благоговение.