Во власти стихии

Я знала, что поймать солнце в ту самую секунду, когда оно достигнет наивысшей точки, зенита, не так уж важно, потому что светило задерживается в зените примерно на две минуты. И довольно легко предсказать эти две минуты, справившись с навигационными таблицами и вычислив время в зените математически. Вычисляя высоту в полдень, можно было попытаться определить, где я, узнать хотя бы широту. Моим самым смелым планом было добраться до девятнадцатого градуса северной широты и повернуть налево, в надежде достичь Гавайев. Крупный остров, Гавайи, лежит между девятнадцатым и двадцатым градусами северной широты, и если я буду двигаться на запад, то упрусь примерно в середину острова, где находится Хило. Полдень приближался, и я волновалась все сильнее. Я сидела верхом на гике, поглядывая на часы внизу, дожидаясь, когда секундная стрелка упадет на двенадцать. В то мгновение, когда это случилось, я поймала солнце через секстан и сделала первую запись. Осторожно опустив секстан в обитую мягкой тканью коробку, держась за гик, я свесилась вниз головой, чтобы посмотреть на часы. Они показывали 12:01.

Спускаясь с гика и направляясь вниз к шкиперскому уголку, я повторяла: «Двенадцать ноль одна, двенадцать ноль одна». Добравшись до цели, я раскрыла «Морской навигационный ежегодник» – справочник, который должен был снабдить меня всей необходимой информацией, чтобы узнать местоположение и произвести расчеты. Было восемнадцатое октября, шестой день после урагана. Согласно моим измерениям, я находилась на восемнадцати градусах северной широты. Эта новость ошеломила меня. Я оказалась гораздо севернее, чем предполагала. Я посмотрела на часы. Секундная стрелка была в порядке, двигалась размеренно: один, сто двадцать, два, сто двадцать, три, сто двадцать. Но я была полна сомнений. А вдруг часы на какое-то время останавливались, а потом снова пошли? Как я могу быть уверена, что действительно нахожусь на восемнадцати градусах?

– Если часы врут, все расчеты псу под хвост. Если я заберу слишком далеко на юг, рискую пропустить все Гавайские острова и оказаться в Китае или в порту какой-нибудь другой далекой восточной страны, – произнесла я вслух. – Что толку об этом думать. Надо довериться вычислениям и держать на девятнадцатый градус северной широты, а потом повернуть налево и надеяться, что не пропущу Гавайи.

Встревоженная, я подняла микрофон и снова затянула свой «мэйдэй». Тишина. Я обернулась и посмотрела в сторону раковины и камбуза – ужасно хотелось пить. Я умирала от жажды, но убеждала себя соблюдать норму. Еще рано пить. Но в следующий миг я уже схватила кружку, наполнила водой из ручного насоса и жадно проглотила.

– Ты воруешь сама у себя, девочка.

Охваченная раскаянием, я прокричала:

– А МНЕ ПЛЕВАТЬ! МНЕ НУЖНО ХОТЬ ЧТО-ТО!

Швырнув кружку в раковину, я ушла от занудного голоса на свежий воздух.

Судно болтало, как резиновую уточку в ванне, на горизонте было пусто, и я сидела у штурвала, грезя наяву. Вспоминала, как мы с Ричардом всегда мечтали оказаться единственной яхтой в заливе. Как в тот раз, когда мы пошли на Фату-Хива на Маркизах.

На острове Фату-Хива было всего две обозначенных на карте деревни. Обычно яхтсмены предпочитали Ханававе – называемую также Девичья бухта, потому что якорная стоянка там была лучше. Но мы с Ричардом отправились в Омоа, желая сойти с проторенного пути и познакомиться с полинезийской культурой в ее первозданном виде. В бухте Омоа нас встретили огромные остроконечные скалы, похожие на часовых, охраняющих деревню. Не успели мы бросить якорь и убрать паруса, как увидели шлюпку, груженную свежими фруктами, которая причаливала к нашему борту.

– Bonjour. Ça va?

– Pas mal. Et toi? – бодро отозвался Ричард.

– Ça va, ça va! Je m’appelle Jon. Et toi?

– Moi c’est Richard, et ça c’est mon amie, Tami[8].

Пока они болтали по-французски, из которого я знала только отдельные слова, я рассматривала деликатного Жона. Он был стройный, среднего роста, с рельефным, как стиральная доска, прессом. У него были темные, как у всех местных, глаза, темные волосы и темная кожа. Лицо лучилось дружелюбием, он широко улыбался.

Жон дал нам большой мешок pamplemousse (грейпфрутов), апельсинов и папайи. И заметил, что наш запас бананов, свисавших с сектора гика, подходит к концу.

Посреди Тихого океана на борту «Майялуги»

– Что скажешь, Тами? – спросил меня Ричард. – Не хочешь попозже заглянуть к Жону домой, познакомиться с его семьей и пополнить запас бананов?

– С удовольствием.

Ричард договорился с Жоном встретиться на пляже днем.

Хотя я не говорила на языке Маркизских островов и знала всего несколько слов по-французски, которые выучила за время последнего путешествия по Французской Полинезии, я была в курсе, что торговля здесь главный вид спорта и настоящее искусство – искусство тонкой дипломатии. Местные по природе щедры и ничего не ожидают взамен. И искусство состоит в том, чтобы научиться, оставаясь щедрым от природы, делать вид, что торгуешь не потому, что тебе приходится, а потому, что ты любишь делиться с людьми.