Водораздел

Хуоти пошел вброд через залитое водой болото. Его не покидало ощущение, что в Войярви творится что-то неладное. Словно что-то готовится. Иначе вряд ли мужики встретили бы его так недоброжелательно. Может быть, и у них дома такая же обстановка. Но он должен добраться до дома…

Местами ледяная жижа доходила до колен, а возле ручья ее было чуть ли не по пояс. Но Хуоти упрямо шел вперед, неся на спине тяжелый кошель, в котором не было ни крошки хлеба, а были только «Азбуки» и «Арифметики» Микко Химии. А до ближайшей деревни — не менее десяти верст пути…

Беспокойство, появившееся в Войярви, в Вуоккиниеми переросло в настоящую тревогу. В Вуоккиниеми в одном из работников волостного Совета Хуоти узнал человека, который прошлым летом вместе с другими людьми из Ухтинского временного правительства бежал через Пирттиярви за границу. А теперь этот человек работает в Совете?!

VIII

Наконец, пошли знакомые места. До Пирттиярви уже совсем близко. Скоро будет развилка, у которой стоит одинокая ель. Вот и она, эта знакомая ель. Стоит как и раньше, одна-одинешенька. Ни у кого не поднимется рука срубить ее. Крест под деревом тоже на месте, только еще больше покосился. А вот и береза, у которой они расстались с Наталией.

У березы Хуоти остановился. Он устал. На душе было как-то неспокойно. На мосту перед деревней Хуоти опять остановился. Около моста река уже вскрылась, но вода в ней была такая мутная, что дна, на котором в летнюю пору можно разглядеть каждый камешек, сейчас не было видно. Хуоти постоял, поглядел на речку, такую знакомую и родную с самого детства, и вдруг, к своему удивлению, заметил, что речка эта совсем и не река, а просто ручей. Да и родная деревня, открывшаяся перед ним с пригорка, показалась намного меньше, чем она была раньше. Прежде казалось, что все остальные деревни лежат где-то в стороне, а теперь захолустной и маленькой показалась своя деревня.

— Сыночек!

Мать бросилась обнимать Хуоти.

— Не плачь, мама.

— А я не плачу, — засмеялась мать, утирая передником слезы со щек.

— Одни книги, — разочарованно протянул Микки, успевший проверить, что брат принес в кошеле.

Мать послала Микки сказать отцу, что вернулся Хуоти, и мальчик стрелой помчался на стройку новой избы. Поавила тотчас поспешил домой.

— Приехал, — сказал он, пристраивая топор между лавкой и стеной. — Ну, тервех.

Вместе с отцом пришел незнакомый молодой парень в военной форме, тоже с топором.

— Здравствуй, — сказал парень по-русски.

Это был пограничник, по фамилии Ошепко. Он помогал Поавиле строить избу.

— Ну, получился из тебя учитель? — спросил отец, сев рядом с Хуоти на скамью.

— Дали такую бумажку, — улыбнулся Хуоти. — В Латваярви буду работать.

— Почему в Латваярви? — спросила мать. — В своей деревне полно ребятишек.

— Латваярви от нас не за горами, — успокоил ее отец.

— А-вой-вой! — заохала мать. — Баню истопить забыли. Совсем из головы вылетело. Микки, пойдешь со мной, будешь воду таскать.

И они ушли.

— Хёкка-Хуотари передал от тебя привет, — сказал отец.

— Как он?

— Да, кажется, в своем уме. Только тихий стал. Харьюла тоже передавал привет. На днях приехал. Начальником таможни послали. Как только реки и озера вскроются, из-за границы будут возить муку. Говорят, Советское правительство дало Карельской Коммуне пятьсот тысяч золотом для закупки хлеба. Харьюла мне говорил.

Об этом Хуоти ничего не знал. Пятьсот тысяч золотом! Ну, значит, жизнь наладится!

Отец все удивлялся, неужели Россия так обеднела, что своего хлеба у нее не стало, покупать надо. Да верно, уж там, наверху, виднее. Главное, что хлеб-то теперь будет. У них мало у кого свой хлеб остался. Прошлым летом заморозки погубили урожай. Из Кеми тоже ничего не привезли. Отправились мужики за товарами в Кемь, да так почти ни с чем и вернулись. А теперь хлеб будет, если, конечно, Харьюла правду сказал.

Вернулась мать.

— Скоро баня будет готова. А ты, Хуоти, как раз к празднику подоспел.

— Ах да! — вспомнил Хуоти. — Завтра ведь Первое мая.

— Причем — Первое мая? Пасхой прежде называли этот праздник, — удивилась мать. — А у нас даже не из чего пирога печь на праздник.

В тот год пасха пришла на первое мая.

Слушая сетования матери, Хуоти думал не о пасхальных пирогах. А что если провести в деревне… первомайскую демонстрацию? Только где достать красный флаг?

Мысль о демонстрации не покидала Хуоти и в бане.

— Куда? — спросила мать, увидев, что после бани Хуоти, наскоро попив чаю, куда-то собрался.

— В деревню схожу, — ответил Хуоти, не вдаваясь в более подробные объяснения.

— К девушке своей пошел, — высказала предположение мать, ложась спать.

Поавила лежал в постели.

— К кому же? — спросил он, зевая.

— Уж будто и не знаешь, — буркнула жена. — Подвинься немножко.

Все давно спали, когда Хуоти вернулся и тоже лег на полу рядом с братом.