Воды слонам!

– Что ты! Вовсе не дура. Просто разве можно вообразить себе такое зло? – говорю я, заключая ее в объятия.

Она прижимается лицом к моей груди.

– Ох, Якоб… что же нам делать?

– Не знаю, – отвечаю я, гладя ее по голове. – Что-нибудь придумаем. Но пока нам нужно вести себя очень, очень осторожно.

Обратно мы возвращаемся порознь и тайком. Когда до ярмарочной площади остается около квартала, я отдаю Марлене чемодан и смотрю, как она пересекает площадь и исчезает в костюмерном шатре. Поболтавшись неподалеку еще некоторое время: на случай, если там окажется Август, и убедившись, что все в порядке, я возвращаюсь в вагон для лошадей.

– А вот и наш герой-любовник, – встречает меня Уолтер. Он как раз придвигает к стене сундуки, пряча Верблюда. Старик лежит, закрыв глаза и открыв рот, и храпит. Должно быть, Уолтер его снова напоил.

– Брось, Уолтер, больше не нужно, – говорю я.

Он выпрямляется.

– Не нужно – что?

– Прятать Верблюда.

– Да о чем это ты, черт возьми? – набрасывается на меня он.

Я опускаюсь на свою постель. Ко мне тут же подскакивает, виляя хвостом, Дамка. Я чешу ее за ушами, а она обнюхивает меня с ног до головы.

– Якоб, в чем дело?

Когда я рассказываю ему обо всем, выражение потрясения на его лице сменяется неприкрытым страхам и недоверием.

– Ну ты и сволочь, – говорит он, когда я умолкаю.

– Уолтер, прошу тебя…

– Итак, ты собираешься слинять в Провиденсе. Премного тебе признателен, что ты согласен ждать так долго.

– Это из-за Верблю…

– Понятное дело, что из-за Верблюда, – кричит он и ударяет себя кулаком в грудь. – А обо мне ты подумал?

Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова.

– Ну да, чего ж от тебя еще ожидать, – саркастически завершает он.

– А давай с нами! – выпаливаю я.

– О да, очень мило. Лишь мы втроем, никого лишнего. Но даже если и так, то куда нам прикажешь податься?

– Справимся в «Биллборде», где есть работа.

– Да нигде! Цирки прогорают по всей этой проклятой стране! Люди голодают. Голодают! И это в Соединенных Штатах Америки!

– Ну, что-нибудь где-нибудь да найдем.

– Черта с два, – качает головой он. – Ох, Якоб. Надеюсь, она того стоит – больше мне и сказать-то нечего.

Я ухожу в зверинец, постоянно поглядывая по сторонам, не попадется ли где Август. Его там нет, но среди рабочих зверинца растет напряжение.

Днем меня вновь вызывают к Дядюшке Элу.

– Садись! – говорит он, едва я вхожу, и указывает на стул напротив себя.

Я сажусь.

Он откидывается в кресле, крутя ус, и прищуривается.

– Ну что, есть чем похвастаться?

– Пока нет. Но думаю, что она согласится.

Глаза у него расширяются, и он даже перестает крутить ус.

– Что, правда?

– Не сразу, конечно. Пока она сердится.

– Конечно-конечно, – с горящими глазами наклоняется ко мне он. – Но ты правда думаешь?… – он не заканчивает вопроса, однако в голосе явно слышится надежда.

Я глубоко вздыхаю и откидываюсь на спинку стула, закинув ногу на ногу.

– Если двоим назначено быть вместе, они будут вместе. От судьбы не уйдешь.

Дядюшка Эл пристально смотрит мне прямо в глаза, а на губах у него намечается улыбка. Подняв руку, он щелкает пальцами.

– Бренди для Якоба! – приказывает он. – И для меня тоже.

Миг спустя у нас в руках оказывается по большому бокалу.

– А скажи мне тогда, как долго, по-твоему… – начинает он, обмахиваясь рукой.

– По-моему, ей хочется показать характер.

– Конечно-конечно, – подается вперед он, сверкая глазами. – Конечно. Я все понимаю.

– Кроме того, ей важно чувствовать, что мы на ее, а не на его стороне. Вы же знаете женщин. Вот покажется ей, что мы не сочувствуем – и будет только хуже.

– Конечно, – отвечает он, одновременно кивая и покачивая головой, так, что она почти описывает круг. – О чем речь! И что, по-твоему, нам нужно делать?

– Ну, понятное дело, Августу следует держаться на расстоянии. Не исключено, что тогда она начнет по нему скучать. Может, стоит даже сделать вид, что ему она больше не нужна – женщины в этом плане вообще странные. И она ни в коем случае не должна догадаться, что мы пытаемся свести их снова. Важно, чтобы она думала, будто ей самой захотелось вернуться.

– Ммшш, ну да, – задумчиво кивает он. – Разумно. А сколько времени, по-твоему…

– Думаю, неделя-другая.

Он перестает кивать и широко распахивает глаза:

– Так долго?

– Я могу попытаться ускорить дело, но велик риск, что получится строго наоборот. Вы же знаете женщин, – пожимаю плечами я. – То им нужно две недели, а то и дня достаточно. Но если она почувствует, что на нее давят, то будет сопротивляться, лишь бы показать характер.

– Да, верно, – отвечает Дядюшка Эл, поднося к губам палец, и глядит на меня долгим и пристальным взглядом. – А вот скажи, чего это ты вдруг переменил свое вчерашнее решение?

Я поднимаю бокал и закручиваю бренди, не отрывая взгляда от точки, где начинается ножка.

– Скажем так, я вдруг увидел все совершенно иными глазами.

Он сощуривается.

– За Августа и Марлену! – провозглашаю я, вознося бокал. Бренди плещется о стенки.

Он тоже медленно поднимает свой бокал.

Я вливаю в себя остатки бренди и улыбаюсь.

Он опускает бокал на стол, даже не отпив. Я поднимаю голову, не переставая улыбаться.