Военная лирика

В Берлине, на холодной сцене,Пел немец, раненный в Испании,По обвинению в изменеКазненный за глаза заранее,Пять раз друзьями похороненный,Пять раз гестапо провороненный,То гримированный, то в тюрьмах ломанный,То вновь иголкой в стог оброненный.Воскресший, бледный, как видение,Стоял он, шрамом изуродованный,Как документ Сопротивления,

Вдруг в этом зале обнародованный.Он пел в разрушенном БерлинеВсе, что когда-то пел в Испании,Все, что внутри, как в карантине,Сидело в нем семь лет молчания.Менялись оболочки тела,Походки, паспорта и платья.Но, молча душу сжав в объятья,В нем песня еле слышно пела,Она охрипла и болела,Она в жару на досках билась.

Она в застенках огрубелаИ в одиночках простудилась.Она явилась в этом зале,Где так давно ее не пели.Одни, узнав ее, рыдали,Другие глаз поднять не смели.Над тем, кто предал ее на муки,Она в молчанье постоялаИ тихо положила рукиНа плечи тех, кого узнала.Все видели, она одета

Из-под Мадрида, прямо с фронта:В плащ и кожанку с пистолетомИ тельманку с значком Рот Фронта.А тот, кто пел ее, казалось,Не пел ее, а шел в сраженье,И пересохших губ движенье,Как ветер боя, лиц касалось.……………….Мы шли с концерта с ним, усталым,Обнявшись, как солдат с солдатом,По тем разрушенным кварталам,

Где я шел в мае в сорок пятом.Я с этим немцем шел, как с братом,Шел длинным каменным кладбищем,Недавно — взятым и проклятым,Сегодня — просто пепелищем.И я скорбел с ним, с немцем этим,Что, в тюрьмы загнан и поборот,Давно когда-то, в тридцать третьем,Он не сумел спасти свой город.

1948

В корреспондентском клубе