Военно-морские рассказы

— Молодец. Тебе надо трюмным быть, а не замом, — подытожил старпом, вытираясь.

Зам, стоящий в той же позе, чуть было в камень не обратился. После этого он почему-то перестал возглавлять наши пробеги.

А может, ему действительно стоило трюмным быть?

Пеленги

— А если очень повезет, тебя дорога приведет на Тихоокеанский флот, — старательно фальшивя, пропел я.

— Плохая песня, — высказал свое мнение Ряузов, хмуро глядя на южную оконечность острова Сахалин.

— Начать большую приборку, — радостно объявил дежурный по кораблю.

— Что делать будем? — глядя куда-то левее Константиновского равелина, поинтересовался я.

Вокруг было лето, Севастополь, Черное море и просто хорошее настроение.

— Давайте... — как всегда уверенный Ряузов уже определился.

— А давайте приборку сделаем, — совершенно внезапно предложил Быстов.

Уверенный Ряузов чуть было челюсть не вывихнул, услышав такое. О какой приборке может идти речь, когда вокруг лето, Черное море и просто хорошее настроение. Он так и замер — рот открыт, глаза выпучены — не человек, а памятник Саше Матросову.

— Нет, — ответил я Быстову. — Это старо.

И оживший Ряузов тут же со мной согласился.

— Благодарность,... — сказал «бык», стоя перед личным составом родной БЧ, привычно изображающим две шеренги, — это... это... — видимо ему очень хотелось сказать, но то, что очень хотелось никак не получалось. А то, что получалось, говорить и вовсе не хотелось. — Это... больше чем отпуск, — сформулировал он, наконец. И пошел развивать мысль, пока личный состав, несколько обалдевший от этакой переоценки ценностей, еще не успел «выпасть в осадок»: — Потому что, объявляя вам благодарность командир благодарит. То есть выражает вам свою оценку проделанного лично вами труда. Понятно?

— А... отпуск? Отпуск он... как? — поинтересовался личный состав из строя.

— А отпуск, — уверенно начал «бык», — отпуск... это,... — Чувствовалось, что мысль зародилась под командирской фуражкой не далее как вчера вечером и за краткое время военно-морского сна еще не успела вырасти до размеров если не правила, то хотя бы убеждения. — Отпуск это... так. — Он поморщился и покрутил в воздухе растопыренной ладонью. Видимо столь сложное понятие как отпуск можно было объяснить исключительно мануально.

Личный состав озадаченно молчал, переваривая свежеполученную информацию.

Бык окинул взором наши стройные ряды, набрал в грудь побольше воздуха и пророкотал:

— Матрос Константинов, выйти из строя!

Я автоматически сделал два шага вперед и повернулся лицом к строю, щелкнув каблуками.

«Бык» приложил ладонь к виску и объявил:

— За проделанную работу по обеспечению боеготовности корабля и проявленные при этом находчивость и смекалку объявляю вам благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — ответил я.

— Стать в строй.

Откровенно говоря, я и не надеялся на столь высокую оценку моей работы. Целая благодарность. Мне бы и отпуска хватило.

— Поставить рядом с бортом! — скомандовал «бык», глядя на остатки строительного материала в наших руках.

Исполняя его приказ с истинной военно-морской точностью, мы сложили весь мусор на палубу, под леерами.

— Я же сказал: «Рядом с бортом!» — повторил «бык».

Мы посмотрели на мусор, художественно разложенный вдоль ватервейса. Вроде бы все правильно, борт рядом.

— Рядом с бортом, — еще раз повторил «бык». А потом подошел и лично спихнул мусор за борт. — Вот так, — удовлетворенно хлопнул он ладонью о ладонь. — Команды надо исполнять в точности.

— Ты только подумай, — сказал Быстов, сидя верхом на брусе, изображавшем некогда «выстрел» на полосе препятствий, а теперь разжалованном и брошенном доживать свой век в жидкую крымскую траву. В руках Быстов держал ветку маслины, с которой обрывал по одной маленькие терпкие ягоды. Впрочем, для Быстова даже крымская маслина — лакомство. У них, в Забайкалье, кроме яблок — никаких иных фруктов.