Военные приключения. Выпуск 3

— Они не вернутся, — ответил Родин. — Ушли знакомиться со знаменитостями.

В перерыве Родин попросил брата, чтобы после матча он испарился. И желательно с Аленой. Слава вытаращил глаза и сказал, что не понимает, как может испариться человек без монеты в кармане. Пришлось откупиться.

— Вот как! — сказал Евгений Евгеньевич. — Ну бог с ними. — И он осторожно тронул машину с места.

— Хоккей есть хоккей, но сегодня нас, по-моему, интересует совершенно другой вопрос — проблема быта молодой семьи, — сказал Родин, пытаясь направить беседу в нужное ему русло.

— Да, — кивнул Крайников. — Как у вас со временем?

— Свободен.

— Может, заедем ко мне? У меня там коньячок остался…

— Не возражаю.

Вечер прошел как нельзя лучше. Евгений Евгеньевич расчувствовался, размяк, вспоминая молодость, былые увлечения, сетуя, что молодежь нынче не та… Швецов смешил анекдотами в чуть не до колик довел обоих рассказом о том, какой необыкновенный скандал он закатил своей бедной маме, узнав от бабки, что та во время беременности чуть было не решилась сделать аборт. Родин больше слушал, вставлял остроумные замечания, вспоминал забавные случаи из собственной практики. В общем, все остались довольны, обменялись адресами, телефонами, обещали не пропадать.

Ночь стояла лунная, безветренная, и Швецов, выйдя из квартиры на улицу, с удовольствием глубоко вздохнул и предложил прогуляться. Родин согласился. Они дошли до Арбатской площади. В кинотеатре «Художественный» шел новый фильм, рассказывающий о подвиге советского разведчика в послевоенные годы.

— Смотрел? — спросил Швецов.

— Вчера, — ответил Родин, с благодарностью вспомнив брата, который чуть не силком затащил его на эту остросюжетную, но далекую от совершенства картину.

— Разведчики — все-таки загадка природы, — сказал Швецов. — Для психолога-исследователя — сущий клад.

— Интересные люди, — согласился Родин.

Но Швецов, словно не слыша его, продолжал развивать свою мысль.

— Недавно по телевидению выступал Анохин, летчик-испытатель, в на дилетантские вопросики типа «Страшно — не страшно?» в одном из ответов вскользь бросил: «У меня нет нервов». Мне кажется, что это не рисовка. Это признание человека, которого не удовлетворяет простой испытательный полет, ему нужно что-то такое, чтоб нервы щекотало, вернее, то, что от них осталось. Тогда он будет ощущать жизнь на сто процентов. Тогда он живет. То же самое, я думаю, испытывает профессиональный разведчик. Жизнь дома, вне работы ему кажется пресной, он должен все время идти по острию бритвы, быть на грани.

— Это утомляет, — заметил Родин, — В последних донесениях Зорге писал, что он и его люди настолько взвинчены и раздражены, что он удивляется, как они еще не провалились.

— Я этого не отрицаю. Но в конце концов эта напряженность, жизнь на пределе становится нормой их психики.

Из подземного перехода неожиданно вынырнули, как впоследствии выразился Швецов, две длинноствольные девицы. Выглядели они впечатляюще. У одной — подбит глаз, у второй — почти до самого бедра разорвана юбка.

— Мальчики, закурить не будет? — спросила первая, причем таким тоном, будто они были знакомы сто лет.

Швецов угостил их сигаретами, и они, кивнув в знак благодарности юными головками, поплыли дальше.

— Крепко девкам досталось, — посочувствовал Родин.

— Пусть бога молят, что ноги унесли, — усмехнулся Швецов. — На прошлой неделе у «Праги» двоих так отделали, что пришлось «скорую» вызывать.

— За что?

— Здесь, на Арбате, работают центровые, это их район, а эти две кикиморы — залетные, по всей вероятности, с трех вокзалов, вот им на орехи и досталось…

— Волчьи законы! — непроизвольно вырвалось у Родина.

Швецов сплюнул и продолжил прерванную мысль.

— Так вот, — сказал он. — Разведчик… Ему можно все. Его принцип: цель оправдывает средства. Мораль сей басни…

— Мораль такова, — перебил Родин. — Человек из любой грязи может выйти чистым.

— Наш?

— Любой. Если он — Человек. С большой буквы.

— Ладно, — махнул Швецов. — Это частный вопрос. Давай копнем шире — в рамках нации. Психология фашизма до сих пор но выяснена. Я, например, уверен, что на Нюрнбергском процессе многие нацисты действительно не понимали, в чем их обвиняют. Их норма морали…

— Подожди, — остановил его Родин. — Здесь ты совсем перегнул. Многие вояки на Западе обвиняли нас в том, что мы воюем не по правилам… Они имели в виду партизанское движение. А топтать сапогами детей, проводить на военнопленных, как на подопытных кроликах, чудовищные по своей жестокости эксперименты, замораживать людей, живьем закапывать — это по правилам, это достойно солдата и офицера? Ты говоришь, что они не понимали, за что их судят. Прекрасно понимали, потому и травились, боясь, что им отомстят их же оружием.

— Да, я малость ошибся, — вздохнул Швецов. — Тут что-то не так.

— Не так, — сказал Родин. — А с чего это ты в такие дебри полез?

Швецов указательным пальцем потер переносицу, шутливо заметил:

— А вот вчера задумался: всегда ли убийца испытывает угрызения совести?