Он потрогал тыльной стороной ладони чайник и, убедившись, что тот еще достаточно горячий, продолжил:
— Так вот, говорит, письмо в газету отправил. Я даже опешил поначалу: о чем хоть? А он спокойно так: «А я, Кирилл, будь на то моя воля, всех бы тех руководителей, которые дальше своего носа ничего не видят и только за кресло пекутся, по шее бы из партии гнал!» Как так, спрашиваю. А он мне: «А вот так! Что ж ты думаешь, этим самым томским нефтяникам лес ни к чему? Хрена! Еще как к чему! Они тот же лес на лежневки да на основание буровых ежегодно миллионы кубометров закупают и везут хрен знает откуда! Да-да. А то, что у них в земле остается гнить, так это нехай. Им, руководителям таким, главное — план дать. А на все остальное — начхать! И ты пойми, от таких дядей-руководителей все страдают, и в первую очередь — государство. У них направо и налево тайгу валят, втаптывают ее в тундру, в болота, а потом ждут, когда им за тысячи километров подвезут тот же самый лес для буровых да на лежневки».
Летнаб вскинул на Верещагина глубоко запавшие глаза.
— Что я мог сказать на это? Прав он был. И Венька прав. Правда, когда поостыл немного, заявление свое забрал обратно.
Помолчали. Слышно было, как где-то в углу занудно звенит комар. Курьянов, видимо, ждал, что скажет следователь.
— Ясно, — наконец сказал Верещагин и добавил: — Но это, так сказать, гражданское лицо Шелихова. Его жизненная позиция. Не будете же вы утверждать, что его могли убить из-за подобного?
— Нет, конечно. Я не хочу грешить на людей и возводить напраслину, да, откровенно говоря, и не знаю на кого. Но только гражданская позиция человека вызывает у окружающих соответствующую реакцию.
— Что ж, вы нравы, — согласился следователь. — Однако давайте все-таки попробуем найти более простую, а значит, и более приемлемую мотивировку убийства. Скажите, по роду своей работы Шелихов должен был находить виновников пожара?
— Да, это входит в обязанности инструктора, и когда он сдает объяснительную по поводу того или иного очага, то должен указать причину возгорания.
— И на многих Шелихов составил акты?
— Прилично, — утвердительно кивнул Курьянов.
— Так. Ну а мог кто-нибудь из тех, кто «пострадал» по вине Шелихова, отомстить таким вот обратом?
Курьянов задумался, потом сказал твердо:
— Нет.
— И вы можете так вот запросто поручиться за них? — несколько обескураженный таким ответом, спросил Верещагин.
— Могу, — все так же твердо ответил летнаб. — Я вырос в Кедровом, и если не считать сезонников да отдельных путейцев на станции, могу головой поручиться за наших людей. К тому же резона нет, чтобы из-за десяти рублей, которые кто-то уплатил по акту, устраивать охоту на человека.
— А как же девяносто девятая статья Уголовного кодекса? — удивленно поднял брови Верещагин, припоминая, что по ней за неосторожный поджог леса предусматривается до пяти лет лишения свободы.
— Эх, Петр Васильевич… — кисло улыбнулся летнаб, — не помню я такого случая. Может, где и применяется она, статья эта, но у нас такого не было. Хотя и стоит иной раз кой-кому припаять, — добавил он.
— И все-таки подготовьте список людей, которые были наказаны по представлению Шелихова…
В гостиницу Верещагин вернулся поздно вечером. Тот небольшой эксперимент, что они провели с Грибовым, яснее ясного говорил о том, что убийца ошибиться не мог. В безоблачном небе висела толстобрюхая луна и, словно фонарь с желтой подсветкой, высвечивала дорогу. Значит, преступник ждал именно его, Артема Шелихова, прекрасно зная о том, что он находится в гостинице.
«Кто? Кто об этом мог знать?» — ломал голову Верещагин. Первое — это буфетчица, дежурная и администратор. По их поводу Грибов ведет проверку по всем каналам. И второе — уже более сложное и пока что неразрешимое: кто-то следил за ним, Шелиховым, твердо решив убрать. Но кто? И главное — почему?
Чувствуя, что он не сможет заснуть, Верещагин взял со стола черновые записи Кравцова и, подложив под тощую подушку шерстяное одеяло, лег на кровать.