Военные приключения. Выпуск 5

Верещагин пробежал глазами листок, перечитал его второй раз, уже более внимательно, задумавшись, положил на стол.

— Выходит, Ачинск?

— Выходит, оттуда гость, — подтвердил Грибов.

— Гость ли, Василий Петрович? — протянул Верещагин. — И все-таки более сорока лет прошло. И этот самый «вальтер» мог побывать в десяти руках.

— Все возможно, — согласился майор. — И поэтому я отдал распоряжение выявить лиц, кто в сорок пятом году жил в Ачинске.

— А если там был гастролер?

Замначальника по уголовному розыску пожал плечами.

— Вот именно, — согласился с ним Верещагин и еще раз, теперь совсем медленно, прочитал выписку из архива. Оказывается, в Ачинске, в сорок пятом году, из «вальтера», характерные особенности которого полностью совпадают с оружием, из которого стреляли в Шелихова и Кравцова, был убит некий Комов 1929 года рождения, рабочий склада. Принадлежность «вальтера» не установлена. Убийца скрылся.

Сообщение было более чем лаконичное. Верещагин посмотрел на Грибова.

— Обратите внимание, Василий Петрович. Убит был шестнадцатилетний мальчишка. Рабочий склада. Видно, или под горячую руку кому-то попался, или в банде состоял. Свои же и пристрелили. Так что ехать в Ачинск придется. Сейчас любая пустяковина важна.

Майор кивнул, полез во внутренний карман кителя, достал лист бумаги, на этот раз исписанный чернилами.

— А это браконьеры наши, — сказал он. — Особо злостные. Теперь будем выявлять, кто из них до пожара дома отсутствовал.

Верещагин пробежал глазами листок, за которым стояли безликие пока что для него люди.

— А вот это кто? — поинтересовался он, ткнув пальцем в фамилию, напротив которой чернела галочка.

— Степан Колесниченко, Татьяны Шелиховой брат. Артема, выходит, шурин.

— И что, — заинтересовался Верещагин, — он тоже?

— Вот именно, — подтвердил майор. — И что грустно, семья хорошая. Что мать, что сестра, что отец. Работящие все, а он… Видно, правду люди говорят, что в семье не без урода. И ведь отсидел уже свое, освободился, но ума так и не набрался.

— Они живут вместе с Артемом?

— Нет. Он у отца с матерью, — сказал Грибов и ткнул толстым коротким пальцем в середине листа: — Также обратите внимание на этого гуся. Семен Андреевич Рекунов. Сорок четвертого года рождения, бывший рабочий леспромхоза. Освободился недавно и опять объявился в наших краях.

— И какое он имеет отношение к Шелихову?

— Самое прямое. Этот самый Рекунов два года назад тигра в Кедровом урочище завалил; на шкуре хотел разбогатеть, а в том месте как раз пожар случился. Вот Шелихов со своими парнями и вышел на дельца этого. Матерый мужик. Когда его парашютисты брали, стрельбу из карабина открыл. Правда, следователь не смог доказать всей его вины, а то бы не двумя годами отделался.

— Значит, все-таки, возможно убийство из-за мести? — спросил Верещагин.

— Чем черт не шутит, — пожал плечами Грибов. — В общем-то я сомневаюсь, однако как возможную версию отбрасывать нельзя. Ведь что ни говорите, а в озлобившемся мужике могли проявиться мотивы ненависти. Тем более, что адвокат Рекунова своими вопросами на суде повернул дело так, что браконьер именно в Шелихове мог увидеть своего главного врага, благодаря которому и оказался на скамье подсудимых.

Дом Шелиховых, обнесенный аккуратным штакетником, почти ничем не отличался от точно таких же бревенчатых срубов, что прочно осели вдоль длинной поселковой улицы. Правда, от калитки к дому вела дорожка, обильно посыпанная мелким гравием, который придавал двору изысканный вид.

Выросший в Подмосковье, Верещагин любил деревенские дворы, где нет вроде бы ничего лишнего и в то же время все под рукой. Здесь же, ко всему прочему, глаз радовали кусты жимолости, насаженные вдоль штакетника, и высоченный кедр, возвышавшийся над подворьем. «Ишь ты!» — подивился Верещагин, впервые видевший, чтобы такой великан рос на дворе.

Громко кашлянув на всякий случай, Верещагин потоптался у высокого порожка, поднялся на крыльцо, постучал. Какое-то время в доме было тихо, потом за дверью раздались шаркающие шаги и в темном проеме выросла фигура женщины. Видимо, она была высокая и ладно скроенная, но горе настолько подмяло ее, что в сумрачном свете сеней Верещагин принял ее поначалу за тщедушную старушку: сгорбленные, упавшие плечи, безвольные руки, ничего не выражающий взгляд, неприбранные волосы, наспех заколотые Шпилькой.

И все-таки это была жена Шелихова.

— Здравствуйте, Таня, — поздоровался Верещагин. — Я следователь краевой прокуратуры. Можно к вам?

Женщина молча кивнула и, все так же безвольно опустив плечи, прошла вытянутые сени, вдоль стен которых были набиты дощатые стеллажи, уставленные всевозможными банками, какими-то коробками и прочей домашней утварью. Откуда-то выскользнула кошка палевой окраски. Тихо мяукнув, она мягко потерлась о ноги гостя.

Дом начинался с большой, просторной кухни. У окна стоял стол, сервант, еще один стол, на котором громоздилась горка немытой посуды, чуть в стороне — удобно поставленная печь.