Военные приключения. Выпуск 5

Ни тестя, ни тещи дома не было. Лишь тяжело храпел Степан, развалясь на кровати. Артем его не видел с весны, когда начались пожары, и теперь удивился отечному, нездоровому лицу шурина. Лежал он на чистом, видимо, недавно матерью стиранном покрывале, раскинув ноги в грязных носках. На груди расстегнулась клетчатая рубашка, из-под которой выпирала все еще могучая грудь. Они были все здоровы от природы, родственники Артема Шелихова по женкиной линии, что его тесть, за которым никто не мог угнаться из вальщиков на лесоповале, что «Теща с большой буквы», что сам Степан, когда он, будучи еще сопливым мальчишкой с незаконченным образованием, мог положить на лопатки любого и каждого в поселковой школе. И только теперь вся улица, на которой обосновался Колесниченко-старший, чуткая, как и все дальневосточные улицы, к чужому горю, удивлялась нахмуренно, как это может тридцатилетний, когда-то здоровый мужик так загубить себя «бормотухой», которую порядочный человек и в рот не возьмет!

Артем подошел: к кровати, на которой развалился Степан, толкнул его в плечо. Тот, хмыкнув что-то нечленораздельное, перевернулся на бок. Качнулся настоявшийся в комнате сивушный запах, и повеяло таким третьесортным перегаром необыкновенного «Волжского» вина, что Артем даже закашлялся. Уже не церемонясь, он стащил шурина с постели, тряхнул за обвислые, когда-то сильные плечи, силком, чтобы тот опять не завалился на кровать, поставил на ноги.

Пожалуй, с минуту Степан каким-то чудом стоял, ничего не понимая, потом его лицо начало приобретать осмысленное выражение, и он уже перестал быть похожим на большого обиженного ребенка, которому в спешке позабыли дать конфетку.

— Ну? — От этого вопроса-выдоха в комнате опять качнулся «плодово-выгодный» перегар, и Степан прошлепал заскорузлыми носками к столу. — Чего пришел?

Артем промолчал, с интересом наблюдая, как шурин шарит глазами по залитой вином клеенке, к которой словно прикипели донышками стакан и две опорожненные бутылки с густым красным осадком. Степан, видно, понял тщетность найти что-нибудь опохмеляющее, от этого еще больше посерел лицом, спросил почти трезво:

— Ну, чего надо, р-р-родственничек? — И слово «родственничек» он произнес с такой ненавистью, что Артем уже в который раз понял: дуболом этот, видно, так ничего и не вынес из их довольно-таки сложных отношений.

— А то, родственничек, — в тон ему ответил Артем, — что я трое суток пожар тушил в двадцать восьмом квартале. Знаешь, где это? — медленно, врастяжку спросил он, увидев, как стрельнул по нему взглядом Стенай. — Могу напомнить для ясности: протока Дальняя.

В комнате стало тихо.

— Почти весь склон выгорел, — все так же негромко сказал Артем. — Благо, до этого дождь прошел да ветра не было… Так что ставлю твое сучье преподобие в известность — пожар был низовой, глубокий я начался он от твоей землянки, потянувшись вверх по сопке.

— К-какой землянки? — окончательно протрезвев и зашарив руками по карманам брюк в поисках папирос, выдавил из себя Степан.

— А той, где ты кету коптил да икорку солил.

Наконец-то Степан нашел помятую пачку «Беломора». Хоть руки и дрожали, но он сумел все-таки закурить, жадно затянулся и, зашедшись кашлем, долго стучал себя по груди, прежде чем выдавил, зыркнув глазами по Шелихову:

— Совсем, что ли, охренел на пожарах? Я уж и не помню, когда рыбу ел в последний рае.

— Ну-ну, — кивнул Артем, доставая из кармана завернутый в тряпку нож с обгоревшей рукояткой из оленьего рога. — Такие вещи, р-р-родственничек, даже дуракам оставлять не положено.

Шурин невольно скосил глаза на самодельную финку, опустился на смятую кровать, Потемневшее от огня слово СТЕПАН четко выделялось на полуобгоревшей кости.

Молчал он долго, то затягиваясь папиросой, то начиная шарить в поисках спичек. Несколько раз пытался что-то сказать, но только вскидывал голову со свалявшимися путами нечесаных волос и опять тупо смотрел в дощатый пол. Наконец Степан разжал зубы, спросил:

— Посадить хочешь?

— Дурак, — устало сказал Артем и добавил: — А вообще-то, если честно говорить… Ну, чего уставился? — вскинулся он. — Сиди, а то враз рога обломаю. С меня не заржавеет.

Степан опять обвис плечами, сунул «бычок» в переполненную окурками банку из-под рыбных консервов. Хотел было закурить опять, как вдруг его лицо исказила гримаса.

— За что ты меня так?..

— За что? — Артем встал, подошел к окну, распахнул его настежь и только после этого повернулся к шурину: — За то, что землю как сука топчешь! За то, что мать и отца поганишь!

— Тебе-то что? — осклабился Степан. — Или боишься сам запачкаться?

— Ну и скот же ты!.. — вздохнул Шелихов. — А впрочем, разговор такой был уже. Так что хватит лясы точить.

Степан кивнул, будто соглашаясь, долго, очень долго пытался прикурить, одну за другой обламывая спички, наконец ему это удалось, он затянулся жадно, бросил как бы вскользь!

— Правильно ты все сказал, р-р-родственничек: хватит лясы точить. Так что давай ар-р-рестовывай. Глядишь, по твоей собачьей милости, пятерик судья подбросит…