Военные загадки Третьего рейха

Гиммлер очень боялся Бормана и перед каждой встречей с ним выспрашивал меня, не существует ли опасности, что он будет арестован своим соперником. Из-за Бормана Гиммлер не решался сократить своих телохранителей, хотя солдаты нужны были фронту. Очередной уловкой Бормана с целью удалить Гиммлера из Берлина, а следовательно, отдалить от Гитлера, стало его назначение командующим группой армий «Вейхзель» на Восточном фронте. Борман прекрасно понимал, что вновь созданная группировка слишком слаба, чтобы остановить натиск превосходящих сил противника, но он воспользовался ее отчаянными и безуспешными действиями, чтобы убедить Гитлера в полной некомпетентности Гиммлера.

Примитивность мышления Гиммлера была поразительна. Хотя он и боялся Бормана, но так и не сумел до конца разгадать его плутней. Поначалу ему в голову не приходило, что Гитлер может его отрешить от всех дел. Он пребывал в полной уверенности, что фюрер лоялен к нему, до того момента, пока тот не назначил своим преемником Деница. И это тоже была хитрость Бормана с целью держать на безопасном расстоянии дивизии СС, многие из которых все еще сохраняли боеспособность. Пока Гиммлер был вхож к Гитлеру, он представлял угрозу для Бормана. После назначения Деница его можно было сбросить со счетов.

Единственным реальным соперником теперь был только Геббельс. И Борман не остановился бы и перед физическим его устранением, если бы в том появилась нужда.

Гиммлер потерял покой, узнав, что он еще с 20 июля 1944 года подозревается в том, что закрыл глаза на готовившийся заговор полковника Штауфенберга. За этой «клеветой» также стоял Борман, пытавшийся убедить Гитлера не только в некомпетентности Гиммлера, но и в его неблагонадежности.

До поры до времени Гиммлер отказывался верить, что Борман настолько подл и низок, хотя давно уже знал из его гороскопа, что тот представляет для него реальную опасность. Казалось бы, враждебность Бормана должна была продемонстрировать Гиммлеру непрочность его положения и побудить его осуществить свой план — арестовать Гитлера и приступить к переговорам. Но вместо этого, после неудач на Восточном фронте, Гиммлер лежал в Хоэнлихене, как считалось, с гриппом. На самом деле он был совершенно подавлен и постоянно плакал. Он просил Феликса Керстена немедленно приехать к нему. Но Керстен был поглощен своими делами в Стокгольме и не спешил на выручку Гиммлеру. Прошло четыре, а то и пять недель, прежде чем Керстен прибыл со своим «судьбоносным для Германии планом». Он убеждал меня отправиться с ним к Гиммлеру, рассчитывая на мою помощь в осуществлении своих корыстных замыслов. Мирные переговоры уже не интересовали Керстена. Он привез из Швеции длинный список лиц, находившихся в заключении, и теперь хлопотал об их освобождении. Вопрос об освобождении шведов и евреев уже обсуждался вместе с вопросом о возможности перемирия — 19 февраля, когда Шелленберг с согласия Гиммлера принимал графа Бернадотта. Керстен же преследовал свои сугубо личные интересы — он стремился обрести за границей друзей, которые смогли бы поддержать его деловые начинания.

Гиммлер у последней черты

Последний год войны для меня был особенно мучительным; многие из моих друзей умерли, кто своей смертью, кто от рук палачей. Но тяжелейшие испытания были еще впереди. Чтобы Гиммлер мог в любой момент связаться со мной, гестаповцы доставили меня вместе с моими инструментами и книгами к «месту моего временного проживания», как они выразились, в Гарцвальд. Эфемериды, диаграммы, звездные хронометры — все, что было необходимо в моей работе, разместилось в комнате, которая освободилась после отъезда в Стокгольм фрау Керстен. Эта комната была мне предоставлена еще и потому, что там был установлен телефон, напрямую связывающий с Гиммлером и другими важными персонами; такой привилегией по распоряжению рейхсфюрера пользовался Керстен. Помимо всего прочего моя комната было очень удобна для совещаний и встреч.

2 марта Керстен прилетел из Стокгольма в Берлин и тотчас приехал в Гарцвальд. Мне пришлось сделать для него целую пачку толкований в связи с «политической задачей всемирной важности». Прямо с порога Керстен объявил: «Отныне судьба Германии покоится на моих слабых плечах». Я улыбнулся на это замечание. Гиммлер все еще был болен, и Керстен ежедневно ездил к нему на машине, присылаемой из штаба Гиммлера, для проведения сеансов массажа в руководимой профессором Гебхардтом больнице в Хоэнлихене.

Пока Керстен отсутствовал, я должен был для него вычислять и толковать его «проблемы». А так как у меня было множество трудных и деликатных поручений от Гиммлера, то эти дополнительные задания выводили меня из себя. Всякий раз, возвращаясь из Хоэнлихена, Керстен обрушивал на меня поток новых вопросов.