Военный дневник великого князя Андрея Владимировича Романова

18 июля 1914 г. была объявлена мобилизация, а 20 июля манифест возвещал об объявлении войны Германии. Итак, началась всеобщая европейская война. С одной, нашей, стороны: Россия, Франция, Англия; Сербия, Черногория, Япония, Бельгия и с другой: Германия и Австрия.

Истории возникновения отдельных событий я касаться не буду. Скажу лишь, что в России война была встречена с большим подъемом, но без лишнего хвастовства. Все трезво смотрели на грядущие события и ясно сознавали, что война будет тяжелой [и] упорной.

Торжественный молебен и чтение манифеста в Николаевском зале Зимнего дворца оставит на всех глубокое впечатление. Посреди залы наши святыни: образ Спасителя из домика Петра Вел<икого> и Казанская Божья Матерь. Когда певчие запели «Спаси Господи», все запели хором и почти у всех на глазах заблистали слезы. Речь Государя еще больше подняла настроение. В его простых словах звучали, как у Апостола, силы с неба; казалось, что Господь всемогущий через него говорил с нами, и, когда он сказал: «Благословляю вас на ратный бой», все встали на колени. Особенно сильно было сказано: «Я здесь перед вами торжественно заявляю: доколе хоть один неприятель останется на земле русской, я не заключу мира». Эти слова были покрыты таким «ура», которого никто никогда не слышал. В этом несмолкаемом звуке как будто звучал ответ Создателю на Его призыв стать всем на защиту Родины, Царя и попранных прав нашей великой Родины.

Из Николаевского зала Государь прошел на балкон, выходящий на Александровскую площадь. Вся она была заполнена сплошь народом — от дворца вплоть до зданий штабов. При появлении Государя все [в]стали на колени. В эти короткие минуты Россия переродилась. Самосознание воскресло у всех, чувство долга стало на первое место, и вся мобилизация прошла при таком блестящем порядке, которого никто не ожидал. Военный министр В. А. Сухомлинов{1} мне сам говорил, что мобилизация прошла при удивительных условиях. Все шло с такой аккуратностью. Ни одной задержки. Наплыв запасных у воинских нач<альников> превышал предполагаемую норму. Число охотников росло с каждым днем. Железные дороги работали выше всякой похвалы.

Ни одного пьяного. Все трезвые.

Грустно мне было видеть, как все товарищи уходили на войну. Проводил я 5<-ю> бат<арею>, проводил и 6-ю, все ушли, и остался я один дома. 16 лет пробыл я в строю. Сколько усилий потратил над своими батареями и как фатально ушел из строя в феврале этого года{2}. Если б можно было предвидеть события! Но что же оставалось делать? Идти в строй, но куда? В своих батареях все вакансии заняты. Идти в чужую часть, где никого не знаешь, — невозможно. Решил ждать. Проситься в какой-нибудь штаб и сидеть там без дела как-то глупо.

Но время шло. Прошел уже второй месяц войны, и стало невмоготу. Как ни тяжело было проситься в штаб, а не в строй, я все [же] решился и написал Кириллу{3}, который находился в Ставке Верховного главнок<омандующего>. Предварительно я просился у Ники{4}, который меня благословил на это.

23 сен<тября>

Я получил от Николаши{5}

телеграмму: «Тебе Высочайше разрешено состоять в распоряжении генерала Рузского{6}, можешь выехать, как только будешь готов, предварительно заезжай ко мне. Николаша».

Сборы были недолги. Заехал с мамá{7} на могилу папá{8}, были у Спасителя. Простился с т<етей> Minny{9}, с Ники и Аликс{10}

, получил в благословение образки. Мамá меня благословила крестиком.

28 сент<ября>

из Петрограда я заехал в Царское Село{11} к мамá. Позавтракал с ней и в 1 ч. 38 м с Александровской ст<анции> отбыл на войну. Со мной поехали Кубе{12}, мой камерд<инер> Бондаренко и казак Кубе — Дмитрий. Лошади и мотор были высланы вперед.

29 сен<тября>

в 10 ч. 20 м утра я приехал в Вильно и встретил на вокзале ген<ерала> Ермолинского{13}

. Узнав о моем приезде, он приехал сообщить, что в Вильне, в Витебской общ<ине>, лежит тяжело раненный Олег Кон<стантинович>{14}, привезенный вчера вечером с передовых позиций у Вроцлава. Я сейчас же сел в мотор с ним, и мы поехали в лазарет. Игорь{15} был там. Он привез брата. Лучшие хирурги были налицо — проф<ессор> Цейге ф<он> Мантейфель{16}, Оппель{17}, Мартынов{18}.

Я долго с ними говорил. Они как будто питали надежду его спасти, но рана была ужасна, потеря крови значительна, что вызвало ослабление всего организма. Я хотел зайти к Олегу, но он спал. Я повез Игоря к себе позавтракать и в 2 [ч.] снова поехал в лазарет.