Между прочим, в моем времени, захват Якова в плен, политических и иных бонусов Рейху не дал, от слова «совсем». Не тем человеком оказался Виссарионыч, чтобы повестись на предложение нациков. Своим знаменитым ответом: «я солдата на фельдмаршалов не меняю», он выбил из их рук, как у нас стало модно говорить — рычаг влияния, так что обломались они по полной…
«Размечтался ты не в меру уважаемый! — откуда-то из подсознания выплыл крайне язвительный внутренний голос. — Спасем! Легализуемся! Да еще с высокой табуретки, сильно раздувая щеки, расскажем откуда мы на самом деле».
Всех делов, прорваться к нужной батарее, которая находится не известно где. При этом героически накрошить кучу доблестных германских солдат, вежливо уговорить Яшку и парадным строем на виду у всех уйти к своим, заодно еще не раз нахлобучить вермахт с абвером… Угу, вот прямо счаззз! Как два пальца! Негромко фыркнув под нос, я честно был вынужден был признать правоту своего второго «я». Так, ладно, хватит мыло по тазику гонять.
НШ об этом знать пока не обязательно, а вот с Маркони нужно перетереть. Не скрывать же? Он вообще, умный мужик, должен понять, с чего это я так возбудился. Подозвав бойца, послал его за Маркони. Тот видимо крепко спал, потому что пришел качаясь и виляя во все стороны. Зная эту его особенность, из трофейных запасов сварил ему настоящий бразильский кофе, который уже не раз прочищал мне мозги в подобных ситуациях.
Подождав пока он не выпьет все кофе, спросил:
— Ну как?
— В норме, командир…
— Я тут кое что вспомнил…
И кратко пересказал, добавив в конце свои выводы.
— Картина ясна. Как я понимаю, моя первоочередная задача сейчас, перехватить радиграммы немецких разведгрупп и попытаться их прочитать. Прально?
— Абсолютно!
— Тогда мне нужно знать примерно район где они тусуются.
Я снова зашелестел листами карты.
Поглядев на предполагаемый район нахождения немецких групп, Маркони зевая произнес:
— Разрешите выполнять?
— Действуй!
Когда он ушел, я снова стал вспоминать все что помнил о Лепельском контрударе — все равно не уснуть уже. Поэтому решил покофейничать…
ЕМНИП в моем времени планировался удар двумя мехкорпусами — седьмым и пятым, против двух немецких танковых дивизий. Этот контрудар, насколько я помню развивался без особого успеха.
А проблема там была в том, что наши, как частенько случалось в первые месяцы войны, сдуру поперли на немецкую оборону, усиленную противотанковой артиллерией, да еще и расположенную за рекой с топкими берегами, что для танков, понятное дело, было непреодолимым препятствием.
Приказ о изменении направления удара пришел только вечером, когда танковая дивизия уже потеряла больше двух сотен кадровых танкистов и половину боевых машин.
Вот интересно, а как сейчас идет эта наступательная операция? По идее, должна быть эффективней… Опять таки, если меня не подводит память, то в моем времени на третий-четвертый день операции на помощь противнику подоспела какая-то танковая дивизия и контрудар захлебнулся окончательно.
Короче говоря, как уже не раз бывало до этого, изначально превосходя противостоящего противника в количестве танков, мы снова погорели на неумении установить нормальное взаимодействие не только между корпусами, но даже между дивизиями внутри корпуса. В результате чего, разрозненные и не скоординированные контрудары немалых наших сил остановить продвижение немецких панцердивизий, разумеется, не смогли. Потеряв больше восьми сотен единиц бронетехники, мы отступили, а гансы поперли, куда и собирались.
Гальдер, который сейчас занимает пост начальника Генштаба (если по нашему), в своих знаменитых «Дневниках» написал, что вермахту даже не пришлось менять первоначальные планы летнего наступления — ну, разве что немного их подкорректировать. Правда, при этом он же уточнил, а точнее, записывал в своем дневнике, — что при невысоких потерях в танках, потери в живой силе оказались достаточно серьезными. Тем не менее, результаты же нашего поражения оказались весьма печальными: танки Гота форсировали Западную Двину и вошли в Витебск.
Хорошо что преподаватель академии порекомендовал изучить этот вопрос по оригиналу издания на немецком, которое было в спецбиблиотеке.
Именно с этого эпизода моей учебы в бронетанковой академии началось мое увлечение военной историей Великой Отечественной войны. И именно тогда мной было замечено, что у высшего немецкого генералитета, да и у многих из политического руководства рейха был эдакий фетиш: обязательно вести, причем очень подробно личный дневник. Причем часто настолько подробный, типа типа сегодня на обед было то-то, а к ужину мы захватили такой-то стратегический мост или вошли в такой-то русский город.
Наши тоже таким баловались, но во-первых был жесткий приказ категорически запрещающий это, а во-вторых, политработники и особисты это дело жестко пресекали. И результат их деятельности бы на лицо — наши командиры подобной фигней практически не маялись.