Воевода

— Вот что, други. Поскольку вы теперь служилые люди и вас уже воеводами величают, послушайте, что я скажу. Благословил меня ноне князь Михаил Иванович на новый поход. Степан как в воду глядел. Так спрашиваю вас: пойдёте ли со мной?

Степан был немного хмелен и отделался шуткой:

— Так ведь дозволения надо спросить у домашнего воеводы.

— Вот и спросишь сегодня ночью, как гладить будешь, — отшутился и Даниил.

— Э-э, брат воевода, мне одной ноченьки мало. И тебе, поди, мало, Ванюша?

— Вовсе мало. Скоро два года, как не видел семеюшку и сынка.

— Ну, а ты что скажешь, почтенный Мефодий? Ежели мы им по месяцу отвалим от щедрости нашей?

— Дак оно так и получится. Месяц у вас на семейную житуху, — ответил Мефодий. — В конце сентября вам и выступать. Даниилу Фёдоровичу уже ведомо. Поведёт он передовой полк.

— Ого, ну как тут в Москве усидеть! — воскликнул Степан.

— Трудный, однако, будет этот поход, братцы, и может надолго затянуться, — начал речь Даниил. — Ливонскую войну, которую вынужден начать царь-батюшка, нам навязывают, нас толкают в неё. Русь во все времена до монголо-татарского нашествия вольно дышала на западе и на севере морским воздухом. Но вот нам перехватили там горло, лишили выхода к Балтийскому морю. А ведь к нам ещё при князе святом Владимире вольно приплывали суда шведских и норвежских викингов[35]. Вот и пойдём мы за то Балтийское море сражаться. Война справедливая и потому нужная, и поднимется на неё вся Русь. И не только Русь… — Даниил замолчал, выпил немного, закусывать стал.

— А кто ещё с нами пойдёт? Ведь передовой полк — это пять тысяч…

— Верно. Да в том и трудности. Сказано мне, что я должен получить рать многоязыкую. Как с нею идти в сечи, ума не приложу.

Захмелевший дьяк Мефодий изрёк:

— Правду скажи своим тысяцким: пойдут с вами черемисы, татары, мордва и чуваши. Вот какое славное войско вам доверяют!

— А тех, что во Мценске стояли с нами на стенах, — их куда? — спросил Иван.

— Отвоевал я их у батюшки-князя. Так и сказал, что без своих не пойду. Разве что ратником пошлёте…

— Так нам с тобой, воевода, ещё рано «караул» кричать. Мы их за милую душу научим воевать, — отозвался Степан.

Даниил улыбнулся. Ему было приятно видеть возле себя этих отважных воинов. С ними он давно не ведал страха, на них мог положиться, как на каменную стену.

— Всё так и будет, други. А теперь давайте по коням и домой. Да вот что, Ваня: сбегай до кибитки и принеси самую лучшую саблю в богатых ножнах.

— Бегу и не спрашиваю, зачем.

Кибитки стояли близ казармы. В них было добро, добытое в сечах. Даниил ещё не знал, как распорядиться им, но был убеждён, что все, кто вернулся из Мценска, имели на него право. Счёл он, что в добытом есть доля и для подарков. Такой подарок и хотел сделать Даниил Мефодию. Да было за что, потому как дьяк всегда был справедлив к Адашевым. Пономарь принёс саблю, которая принадлежала самому князю Губенчи. Рукоять её сверкала золотом, драгоценными камнями, ножны украшала золотая вязь. Вручая саблю, Даниил сказал:

— Ты, почтенный Мефодий, дьяк и не выходишь впритык на врага, но ты радеешь достойно за русское воинство. И от нас тебе этот подарок — сабля самого ногайского князя Губенчи. Ты о нём слышал многажды.

— Спасибо, воевода Адашев. И вам, тысяцкие, спасибо. Это для меня большая честь.

Дел на нынешний день на Ходынском поле ни у кого не было, и потому Даниил и его побратимы отправились по домам. По пути Степан попросил у Даниила позволения навестить его завтра.

— Нам бы с Иваном поклониться твоей матушке и побывать на могиле твоего батюшки.

— Приходите с семеюшками в полдень. Мы побываем в Донском и посидим за трапезой.

Но эта встреча друзей на другой день не состоялась. Вечером пришёл со службы Алексей и сказал после того, как обнялись и о батюшке слова печали выразили:

— Данилушка, завтра нам с тобой в Коломенское надо с утра ехать.

— Но я хотел побывать на могиле у батюшки и ко мне придут побратимы.

— Ты пошли Захара, пусть скажет, что встретитесь через два дня, в субботу. А по-другому и не получится.

— Но для чего ехать в Коломенское?

— Царь-батюшка зовёт, Данилушка. Не повелевает, а зовёт. Видеть тебя, героя, хочет. Он три раза встречался с Губенчи, и тот столько о тебе рассказал! А похвала врага — это что-то значит.

— За что же он меня хвалил? Ведь я его крепко поколотил.

— Странно, согласен. Но вот именно за это и хвалил. Разбил, говорит, мою орду, а сам и горсти воинов не потерял. Он, говорит Губенчи, у тебя, государь, доблестный воевода.

— Алёша, а ты не можешь меня избавить от этой встречи? Боюсь я похвалы даже из уст царя. И ничего там, во Мценске, особенного не показал. Лишь добросовестно делал своё дело.

— Для чего ты мне всё это говоришь? Ведь я знаю тебя. ТЫ и после казанской войны прятался от похвалы, а я-то видел, как ты там воевал. Отругает меня царь, ежели без тебя приеду. — И Алексей грустно добавил: — Пожалей хоть меня, братец.

— Ладно, Алёша, уговорил. Только пусть государь не ждёт от меня песнопения.