Воевода

На пятый день после похорон вернулся вместе с царём с богомолья брат Алексей. Оказывается, царь Иван Васильевич из лавры поехал в городок Воскресенск на реке Истре, где, дерзостью одержимый, задумал построить Новый Иерусалим. Алексей возвратился под впечатлением этой поездки. А когда стал свидетелем горя, постигшего Даниила и всю семью, повёл себя как-то растерянно, не знал, о чём говорить, что делать. Чуть позже выяснилось его смятение. Царь Иван Васильевич повелел новому окольничему Даниилу Адашеву быть на другой день утром в Кремле. Понимал Алексей, что сейчас, в дни глубокого горя, кощунственно было беспокоить Даниила. За трапезой он всё-таки сказал:

— Брат мой любезный, не знаю, как нам быть. Царь-батюшка зовёт тебя завтра в Кремль.

Даниил посмотрел на Алексея тяжёлым и мрачным взглядом. Никогда подобного взгляда Алексей у Даниила не встречал, и тот словно не слышал сказанного, промолчал. Алексей в этот день больше не пытался завести речь о том, по какой нужде зовёт царь. Но на другой день, чуть свет, он пришёл к брату в опочивальню, присел на ложе. Даниил лежал на спине, бездумно смотрел в потолок. Алексей тихо заговорил:

— Я понимаю твоё горе, сердешный. Но боль твоя схлынет, ежели ты окунёшься в дела. Лишь усталость до одури избавит тебя от дум о случившемся. Я бы упросил царя о милости не побуждать тебя приходить к нему до девятого дня, но это тебе, Данилушка, не на пользу.

Даниил понял, что брат прав. Съест он сам себя, ежели будет исходить думами о постигшем его горе. Он протянул к Алексею руку, положил на колено и сильно сжал его.

— Я иду с тобой, Алёша. Ты прав, это лучшее зелье от моей боли.

— Спасибо, славный. Нам бы с тобой быть в опале, если бы мы не пришли к государю. И ещё у меня к тебе просьба. Царь заведёт с тобой разговор о походе в Крым. Я ещё не знаю, ты или кто другой поведёт рать туда, но очень прошу тебя: прими сказанное им, будто это он придумал сходить к крымчанам морем, а не ты.

— Скажу, Алёша, как просишь. Где наша не пропадала. А кто пойдёт, не так уж важно. Главное, чтобы у того воеводы была светлая голова. Я же хоть ратником отправлюсь в Крым.

— Ещё скажешь — ратником! Да твоей голове цены нет в ратном деле, а ты… — повеселел Алексей.

И Даниилу стало как-то легче дышать. Слава богу, подумал он, что родившаяся в нём жажда нашла себе утоление в другом человеке. Поднявшись, Даниил оделся как должно, натянул новые сапоги, подарок Глаши, и отправился следом за братом в поварню заморить червячка после долгого отвращения к пище.

А у крыльца их уже ждали стременные, держа под уздцы двух ногайских коней. Ехали шагом. Даниил смотрел на Москву как будто впервые. Всё-таки она меняла свой облик с каждым годом, хорошела, как девица на выданье.

Царь Иван Васильевич был на три года моложе Даниила, однако выглядел значительно старше его. Но в эти дни после победы над Ливонским орденом он имел горделивую осанку и гордый взгляд, и это делало его моложе. Царь принял братьев в покое, где у него хранились книги. Храм книг — так он называл этот покой. Иван Васильевич сидел в кресле, и неподалёку от него стояли ещё два кресла, попроще, в одно из которых он и усадил Даниила, тем самым дав понять Алексею, что тот при беседе не нужен. С лица Даниила ещё не сошла печаль, и царь заметил это.

— Чем удручён, сын Адашев? — спросил он.

— Неделю назад, государь-батюшка, моя супруга Глафира преставилась. Прискакал из Ливонии и увидел, как гроб с покойной в могилу опускают.

— Сочувствую тебе, сын Адашев, ой как сочувствую. Моя-то Настёнушка тоже болями мается, а никто не скажет, что с нею. Ох, Господи, грехи наши… — как-то просто произнёс царь и вздохнул: — Все мы под Богом ходим.

— Истинно, государь-батюшка, под Богом. И сгорела-то она за полторы недели, — отозвался Даниил.

Они посидели некоторое время молча, потом царь повёл речь.

— Ты, сын Адашев, славно воевал в Ливонии, и за то тебе окольничество мною дано. Токмо служба твоя на том не кончилась. Порадей за царя и отечество, пока силы есть.

— Слушаю, государь-батюшка, готов послужить.

— Так вот я о крымских ордынцах. Ноне они опять мои земли терзали. Доколь терпеть?! И мыслю я так: нужен мне воевода, которых сходил бы в Крым и наказал моим именем разбойников. Ты многих воевод знаешь и по Казани и по Ливонии, может, назовёшь кого, способного достичь Крымской земли?

— Боюсь, государь, ошибиться, но вот двоих бы назвал. Да они тебе ведомы.

— Кто же?

— Это боярин Алексей Басманов и князь Андрей Курбский.

— Славные воеводы, да токмо один слишком горяч, а другой расчётлив. Нет, я их не пошлю в такой важный поход.

— Тогда уж и не знаю, что сказать. Другие, способные послужить отчизне через Крым, мне неведомы.

— Эко, право, как Русь оскудела доблестными воеводами. Выходит, со времён великих князей Олега и Святослава у нас не возросло подобных.

Даниил понял, что Иван Васильевич затеял игру. Он умел это делать: напустить туману, а потом одним взмахом руки развеять его. Даниил склонил голову и невольно улыбнулся. Царь заметил эту улыбку.