Воевода

«Господи, но что я могу ей дать, когда близок порог, за которым она никогда не увидит меня», — подумал Даниил, и от этого Олеся стала ещё дороже. Ведь это опять потеря. «А если не потеря, если вернусь и увезу её с собой? Так и будет!» — воскликнул в душе Даниил.

Той порой Олеся вышла из покоя. За дверью что-то заскрипело и смолкло. Тишина окутала Даниила, словно уши заткнуло ватой. Он прошёлся по покою: семь шагов вдоль, шесть поперёк. «А ведь, поди, она здесь отсиживалась, когда я впервые вошёл в хату? Наверное, и тогда, когда приходили тати». Вернулась Олеся, принесла объёмистую кленовую бадью, полную тёплой воды, две льняных простыни, большую лубяную мочалку. За постелью в ногах висела занавеска, за нею оказался закуток. Олеся взяла Даниила за руку, повела его туда, сказала просто:

— Ты скинь одежду, я тебя обмою.

Даниил усмехнулся, потому как это было неожиданно. «Эко, малое дитя нашла», — подумал он, но понял, что, по мнению Олеси, это необходимо, и покорился. Даниил стал раздеваться, но делал это неохотно, и Олеся ловко помогла ему. Он был смущён и отвернулся от неё. Она же взяла мочалку, окунула её в воду и принялась старательно мыть ему спину, потом грудь и всё прочее. Олеся сказала:

— Я так каждый день обмываюсь. У нас воды много, вон какой Днепр-батюшка широкий. — И тут же спросила: — А у тебя детки есть?

— Есть. Двое. Сын Тарх и доченька Оля.

— Так то Олеся, по-донскому. Ой, как славно!

— Сыну девять годков, доченьке семь.

Даниила увлекла эта простота общения, и он не заметил, как Олеся обмыла его, вытерла чистой простыней, как ребёнка, тут же подошла к ложу, откинула покрывало, одеяло, позвала Даниила:

— Иди, Данилушка, ложись. Отдохни. Я сейчас…

Даниил лёг на чистую простыню, почувствовал негу, запах лугового сена. Ему захотелось посмотреть, что делает Олеся. А она, всё с той же простотой сняла сарафан, исподнее и предстала перед ним обнажённая. Даниил зажмурился, боясь ослепнуть от того, что увидел: высокая грудь, розовые сосцы, словно наконечники стрел, тонкая талия, крутые бедра, длинные ноги — богиня. И вот эта богиня легла к нему под одеяло, прижалась всем телом, замерла у него на груди. Так и лежала, не шевелясь и молча. Но огонь её молодого тела уже вливался в Даниила, какое-то время он ещё сдерживал себя, тоже лежал не шевелясь. Но терпение его иссякло, он приник к её жарким губам. Она прошептала:

— Возьми меня, любый, возьми. — И словно в руках у неё было дитя, положила Даниила себе на грудь. Она почувствовала, что Даниил тоже пылает от жажды.

Несмотря на огонь во всём теле, Даниил не перегорел. У него всё шло как надо. Глаза Олеси сверкали. «Она околдовала меня», — блаженствуя, подумал Даниил.

Нет, в Олесе не было колдовства. В ней торжествовало простое женское естество, и она донесла его до Даниила.

— Я хочу от тебя дитя, и тогда солнышко никогда для меня не спрячется.

Даниил улыбнулся. Когда они лежали, отдыхая, он тоже нашёл простые и искренние слова:

— У нас будет дитя. И ежели ты родишь мальчика, то назовёшь его Данилкой, а ежели девочку — Глашей. Ладно?

— Какое ласковое имя — Глаша…

Её руки гуляли по его телу. Она коснулась каждой его косточки и даже того, что было под ними. Она гладила его душу, его сердце. Она вошла в его тело, как хозяйка в хату, и всё ей тут было подвластно. Олеся вновь пробудила в нём жажду окунуться в её манящее лоно. Он так и сделал, дабы насытить Олесю. Теперь они, слившись воедино, нежились. Потом она сказала то, чему Даниил вновь улыбнулся:

— Данилушка, ты достал всю мою глубь. Охрим к тому не был способен: убогим он вырос.

«Вот и вся подоплёка её женской доли», — подумал Даниил.

Приняв друг друга и исчерпав за нынешнюю ночь все силы, они, обнявшись, уснули. Это случилось под утро. А когда они проснулись, то увидели на столе кринку молока, две лепёшки и две кружки.

— Мама заходила, — сказала Олеся. — То-то у неё радости прибыло!

— С чего бы ей радоваться? Ведь мы с тобой грешили.

— Нет, любый, мы с тобой не грешили, а очищались от грехов.

Олеся поднялась с ложа, налила кружку парного молока, взяла лепёшку, подала всё Даниилу.

— Ох и дивное молоко у нашей бурёнки, — улыбнулась она. Налив Себе молока и взяв лепёшку, забыв о своей наготе, она села на край постели.

— Проголодались мы, правда? — И принялась пить молоко.

Даниил ушёл от Олеси через хату. Она показала ему, как открывается потайная дверь и что ждёт того, кто вломится непрошеным. Тяжёлая секира висела над дверью и приводилась в движение рычагом.

— Это батюшка всё приладил, — пояснила она. Прощаясь, сказала: — Приходи, любый, я всегда буду тебя ждать.