Воин в поле одинокий

Был поздний вечер. Ты смотрел кино,И набухало чернотой окно.Я тоже что-то делала. Но что? —Уже не вспомнить мне. Твоё пальтоНа гвоздике висело у дверей.Бежали тени по щеке твоей.Незыблемой скалой стоял буфет,Я открывала пачку сигарет,Дым кольца и виньетки завивалИ к форточке лениво уплывал.Включала свет (окно — черней вдвойне),И белый крест светился на окне.Кот, словно бы пушистый воротник,К плечам твоим доверчиво приник.

Мурлыкал он, ты в кресле засыпал,А на экране кто-то умирал,И кровь текла из бутафорских ран.Гудел и тёк на кухне старый кран —Вибрировал, трубил, как слон, стонал,Как будто он в ночи кого-то звал,Кого-то ждал, не смея умереть…А может, криком он хотел стеретьНемую память? Ржавая водаТекла по трубам в Лету. Навсегда.…Ты засыпал. Я слушала шагиНа дне колодца. Тень твоей рукиЛегла бесплотной лаской на паркет,И вился сизый дым от сигарет.Я разбудить тебя ещё могла,

Но время стало вязким, как смола,Текущая из трещины в стволе.Мерцала тускло ваза на столе,Мурлыкал кот, полуночный трамвайЗвенел на повороте. Через крайПереливалась ночь. Ты засыпал.Сквозняк в углу газетами шуршал.Но за окном сгустившаяся мглаУже чернее чёрного была.И ровно сто свечей, устав светить,Молили на одну их заменить.Ты улыбался медленно во сне,Дрожали зябко тени на стене.Улыбка — беззащитней и светлей…

Ты был такой живой среди теней!Ещё тебя могла я разбудить, —К примеру, взять и что-нибудь разбить.Чтоб чаша ночи, разлетаясь вдрызг,Хлестнула сердце тысячами брызг.Мурлыкал кот. Струился сизый дым.Сидящий в кресле ты мне был — чужим!Таким чужим, как только можно быть,Таким чужим, что незачем будить.Таким чужим!.. И тикали часы,Дрожали ночи чёрные весы,Одна свеча — последний часовойСгорала над твоею головой.Но перед нею отступала мгла,Моя душа к твоей душе брела,

И оступалась, обдираясь в кровь,И поднималась, и тянулась вновь,И раскрывала руки и крыла,И вспоминала, что лететь моглаТуда, где свет — начало всех начал.И ты её улыбкою встречал.

«Ингерманландия. Печаль. И старый дом…»

Ингерманландия. Печаль. И старый дом,В котором счастлив так никто и не был.Деревня, словно остров, и кругомПоля картошки да седое небо.Безмолвье лопухов. Собачий лай.И чей-то огонёк во тьме кромешной…Мой бедный край, мой безнадёжный рай —Неласковой души глухая нежность.

«Собаки — до старости дети…»