Война и причиндалы дона Эммануэля

Соломенных богородиц кинули в воду, люди зажгли фонари, запалили факелы, вытащили мачете и осторожно вошли в воду – хоть и по колено, течение здесь очень быстрое. Встревоженная рыба в замешательстве всплывала на свет и слепо извивалась меж рыболовами. Все, мужчины и женщины, били по одной рыбине – больше не разрешалось, – и брели на берег поджидать остальных. Ловить рыбу таким способом – дело совсем не простое: нужно учесть преломление света, а главное, помнить, что широченное лезвие мачете в воде сбивается с курса, и запросто можно поранить себе руку или ногу. Не шуточки – бритвенно-острым лезвием лупят со всей силы; в мгновенье ока перережешь мышцу, а то и вообще без ноги останешься.

На берегу определялась удача ловца на следующий год; везение зависело от того, что поймалось: паку, сом, читари или комелон. Таким образом, удача сопутствовала всем, только одним больше, чем другим, – подход оптимистический и притом трезвый. Когда все поймали по рыбе, толпа двинулась в поселок, угостившись по дороге винцом дона Эммануэля, который тоже присоединился к процессии; его рыжая борода блестела в свете факелов, а от его скабрезных шуточек женщины постарше восторженно взвизгивали. Но в целом настроение было неспокойное: все уже знали, что военные снова объявились в округе и придут на праздник.

Когда жители вошли в поселок, солдаты уже были там. Народ вливался в единственную улицу, а команданте Фигерас, опасавшийся, что его узнают, надвинул фуражку на глаза и скомандовал двум шеренгам солдат «смирно». Процессия остановилась, люди взволнованно зашептались. Фигерас выступил вперед и отдал толпе честь; жест всем показался ужасно смешным, но больше – нелепым.

– Граждане! – выкрикнул Фигерас со всем возможным пылом. – Не тревожьтесь! Мы направляемся в другое место, но перед уходом примем участие в вашем празднике и надеемся, вы проводите нас с наилучшими пожеланиями!

Он повернулся кругом, щелкнул каблуками и рявкнул:

– Товсь!

Солдаты нестройно вскинули винтовки к плечам и, выставив вперед ногу, ткнули стволы в небо.

– Пли! – выкрикнул Фигерас, и стая стервятников поспешно сорвалась с дерева неподалеку.

Он еще дважды кричал «пли!», затворы лязгали, и выстрелы разрывали ночь. Потом Фигерас вновь повернулся к ошеломленной толпе и прокричал:

– Vamos!

Дон Эммануэль пробормотал по-английски себе под нос:

– Двадцать один, блин, орудийный залп, – а Хосе подтолкнул Хекторо плечом:

– Сегодня быть беде.

– Ладно, – ответил Хекторо.

Поначалу на празднике все шло как нельзя лучше. Учитель Луис подключил к ветряку проигрыватель, чтобы народ танцевал под пластинки. Ветер менялся, музыка играла то быстрее, то медленнее, но это ничего: в конце концов, совсем не трудно плясать пошибче или потише.

Танцплощадку выгородили прямо на улице, и вскоре танцоры подняли столько пыли, что ничего не разглядишь. В те дни рок до поселка еще не добрался, и все сходили с ума по «бамбуко» и «вальенато» – двум видам танцевальной музыки с пленительной путаницей синкоп; исполняется она на типле – десятиструнном инструменте, вроде небольшой гитары, только играют на нем, как на мандолине или бузуки. В то время был популярен танец «Elle Polio Del Vallenato»[29] – такое подражание цыпленку. Танцоры скребли пыль ногой, ища червячков, выступали с потешной важностью, словно драчливые петушки, дергали головой, будто клевали, да еще махали руками. Когда музыка заканчивалась, танцоры поднимали жуткий гвалт – кудахтали и кукарекали, и потом с радостным хохотом отлучались за новой бутылочкой «Агила».

Стояла ночь, от выпивки все расслабились, от марихуаны раскрылись души; в общем, никто не узнал Фигераса, который вскоре свалился носом в землю перед борделем Консуэло, чей небольшой штат был дополнен целым автобусом молоденьких шлюх из Чиригуаны. Шлюшка в семье – предмет большой гордости, поскольку обеспечивала прекрасный доход, и многие девочки начинали в двенадцать лет; однако девушкам, которые шлюхами не становились, полагалось оставаться девственницами до шестнадцати, а потом выходить замуж. С отклонениями от этого правила разбирались с помощью пули. Ну, а той ночью шлюхам пришлось потрудиться, надо сказать, на славу, и многие девушки, измочаленные и заезженные, вышли на улицу потанцевать.

Время близилось к полуночи, веселье достигло той точки, когда никто уже не понимает, что происходит, и тут один припозднившийся пастух решил лихо обставить свое появление в духе ковбойских фильмов – старья, которым только и пичкали зрителей городские кинотеатры. Верхом на лошади он галопом ворвался в поселок, улюлюкая и паля в воздух из револьвера.

На шатких солдат это мгновенно произвело сильнейшее впечатление. Все вояки разом решили, что угодили в засаду коммунистов. Произошло смертоубийство: солдаты бросились на землю, попрятались за домами и принялись бешено палить в толпу, которая, словно по волшебству, рассеялась, оставив ржавшую от боли поверженную лошадь, двух убитых детей, трех убитых взрослых да еще нескольких раненых, что стонали и корчились в пыли безо всякой надежды на спасение.