Война и причиндалы дона Эммануэля

Стрельба длилась, пока солдаты не израсходовали все патроны, что заняло часа полтора. Не представляя, где коммунисты, они вели огонь по ружейным вспышкам, то есть стреляли друг в друга. Все происходило в пьяном угаре, от страха у солдат сводило животы, и потому лишь четверо были убиты и десять – ранены. Печальный инцидент завершился ужасным финалом: один солдат швырнул фанату через забор, и после взрыва оттуда, спотыкаясь и прижимая руки к животу, вышел капрал. Пошатываясь, он добрел до середины улицы, на мгновенье замер, и испустил долгий нечеловеческий вой ужаса и мольбы. Капрал воздел руки к небесам, и внутренности абсурдной кучей вывалились из живота. Всхлипывая и постанывая, он рухнул сверху.

Ошеломленные, от ужаса протрезвевшие солдаты окликали друг друга и выходили из укрытий. Собравшись у тела капрала, они молча переглядывались, но, встречаясь глазами, отворачивались и пожимали плечами – мол, я тут ни при чем, меня все это не касается.

Фигерас вышел из оцепенения и с трудом сел, потирая глаза. Поднявшись на качких ногах, он долго мочился на стенку. Звучно, удовлетворенно рыгнул и повернулся. Не веря своим глазам, он с тупым непониманием взирал на представшую картину кровавой бойни. «Ни хрена себе», – больше ему нечего было сказать.

Покачиваясь, Фигерас подошел к солдатам, взглянул на труп и перекрестился.

– Давайте назад в лагерь, – проговорил он. Лицо его стало пепельно-серым.

Солдаты уходили из поселка, неуклюже скрываясь, и жители потихоньку выбирались из домов. В точности как солдаты, они сгрудились на улице – ошеломленные и сбитые с толку. Учитель Луис выключил заевший проигрыватель, который все это время талдычил веселенькую мелодию цыплячьего танца.

– Они должны за это поплатиться, – отчеканивая слова, произнес Педро.

Вытащив из-за пояса револьвер, Хекторо зашагал прочь. Раздалось десять выстрелов – он добил раненых солдат.

На следующий день, покидая поселок на джипе и грузовике, Фигерас с солдатами проехали мимо подвешенных на деревьях тел однополчан, уже наполовину обглоданных стервятниками. Под трупами собаки дрались за отвалившиеся куски. Фигерас велел не останавливаться, и так без остановок они ехали до самого Вальедупара. Там команданте узнал, что за героическое сопротивление несопоставимо превосходящим силам партизан представлен к очередной награде. Он получал также под свое командование крупное воинское подразделение, перед которым ставилась задача: во что бы то ни стало раз и навсегда покончить с коммунистами..

11. Аурелио обучается у Наванте

Наванте гордились, что бледнолицые их боятся и здешнюю речку называют «Рекой мертвецов». Индейцы намекали, что сами убили полковника Фосетта, его сына и Ре или Римелля;[30] у них был карабин, принадлежавший, по слухам, Уинтону – они ему подмешали яд в чичу[31]

и пустили тело по реке в каноэ. Наванте гостеприимно встречали белых при условии, что те не попытаются уйти; если же кто пытался, беглеца насмерть забивали батогами. Нож они называли «куто»,[32] с великолепным парижским выговором, чему научились у одного французского исследователя; знали наизусть песенку «Прижмись ко мне тесней, моя малышка», услышанную от геологоразведочной партии, искавшей алмазы и золото; янки, перуанцы и бразильцы из той партии умилостивили наванте, преподнеся в дар соль и показав фейерверк. Правда, геологам удалось бежать в 1935 году, при вожде Махароне, но песенка, в фольклоре слегка видоизмененная, по-прежнему исполнялась на инициациях младших вождей и свадьбах.

Наванте, как все лесные индейцы, – величайшие на свете путешественники, хотя никогда не покидают лес и свой мирок. Космополитические странствия они совершают посредством дозы айауаски, что придает им беспредельную телепатическую силу (отсюда ее второе название «телепатина») и способность покидать тела и добираться до места назначения, минуя в пути другие пространства. Наванте особенно любят отправляться в Нью-Йорк с миллионами самодвижущихся железных коробок и огромными термитниками, где люди живут большими колониями, точно муравьи. Вот эти ноосферные путешествия и убедили индейцев, что вовсе незачем покидать джунгли, где жизнь легка, распорядка нет и, если неохота, можно вообще ничего не делать.

Они жили в огромных «чоза» – хижинах, вмещавших до тридцати человек, да еще животных, которые согревали людей по ночам. Гамаки мужей висели над гамаками жен, а еще ниже – детские гамачки; с наступлением темноты низкие входы загораживались, и непроницаемый дым от тлеющих поленьев создавал уютную домашнюю атмосферу. Еще была общинная хижина, где проводились церемонии и созывались советы; все постройки выкладывались в форме лунного серпа, который, как считали индейцы, сделан из перьев иволги. Когда земля истощалась и наступало время покидать деревню, наванте иногда бросали домашний скарб, чтобы не тащить с собой, или его тащили женщины, поскольку владелицами считались они.