Война, какой я ее знал

Под предлогом переговоров о перемирии для отправки больных из зоны боевых действий Удмон со своей дочерью санитаркой Катрин под огнем переправился через Мозель и прибыл ко мне в штаб-квартиру. Еще будучи молодым кавалерийским офицером, он во время маневров прекрасно изучил все броды на нужном мне участке реки и явился для того, чтобы показать их мне. К сожалению, меня в штабе не было, а разговаривавший с ним офицер не понял, что у Удмона добрые намерения, и приказал ему плыть обратно, напоследок выстрелив в его лодку на счастье.

Однако Удмон все же настоял на том, чтобы мне передали листок с обозначенными на нем бродами, а также с сообщением, что средневековый замок Монссон на крутой горе за городом – важный наблюдательный пункт немцев. Указанными бродами мы позднее [269] воспользовались при переправе через реку Мозель. Через два дня после того визита в мою штаб-квартиру немцы вывезли его из Понт-а-Муссона, и нам пришлось потратить время на поиски генерала, которого мы даже какое-то время считали погибшим. Он был замечательным человеком и интересным собеседником. Позднее я отвез его в Париж на самолете, чему Удмон очень обрадовался. За свою работу во время войны и за спасение двух американских солдат на Мозеле его дочь получила Военный крест.

В 19.30 позвонил генерал Брэдли и сказал, что для наступления на Чехословакию дан зеленый свет и что ему хотелось бы знать, когда я смог бы начать. Я сказал, утром. Уверен, если бы он не знал меня так хорошо, то не поверил бы мне.

Я немедленно позвонил в штаб 5-го корпуса и велел начинать наступление силами 1-й (находившейся в тот момент под командованием генерал-майора Клифта Эндруса) и 2-й пехотных дивизий, а также 16-й бронетанковой{243}. 12-й корпус получил приказ атаковать в соответствии с заранее подготовленными планами. Генерал Гэй, обладавший обостренным шестым чувством, привел 16-ю бронетанковую в боевую готовность еще днем, поскольку предвидел: что-то должно произойти. Нам очень хотелось дать парням из 16-й [270] понюхать пороху, прежде чем закончится война, а им очень хотелось успеть хоть напоследок отличиться.

Оба корпуса ударили на прорыв один в 08.00, другой в 10.00 утра 5-го числа, 5-й корпус – силами 97-й и 2-й пехотных дивизий, а также частями 16-й бронетанковой. 1-й дивизии предстояло вступить в операцию 6-го, равно как и частям 9-й бронетанковой дивизии.

От Брэдли я получил инструкции, которые и передал командирам корпусов, чтобы их войска не заходили за линию, проходящую через Пльзень и разделяющую северо-западную и южно-восточную зоны, но были бы в состоянии вести разведывательные действия в направлении Праги.

12-й корпус устремился в наступление силами 90-й и 5-й дивизий, а его 11-я бронетанковая и 26-я дивизия, которую на позициях заменила 65-я пехотная дивизия 20-го корпуса, захватили Линц.

Помню, что во время наступления я беседовал с командовавшим 26-й генералом Полом. Тогда он напомнил мне, что, когда 7 октября его дивизия сплошь состояла из «зеленых», не нюхавших пороха парней, я отозвался о них как о любителях, которые собрались играть в профессиональной лиге, и мое высказывание заставило ребят встряхнуться и стать достойными звания настоящих бойцов. Он заметил, что тогдашнее мое замечание вполне годилось бы и теперь во время его последней атаки на Линц, поскольку из-за потерь и усталости опытных солдат, многих из которых пришлось отправить на отдых, его дивизию снова наводнили необстрелянные новобранцы.

Как бы там ни было, существует большая разница между старой дивизией, вне зависимости от того, опытные или не очень опытные солдаты составляют в ней большинство, и совершенно новой дивизией. Война закаляет душу боевого подразделения, и пускай в нем совсем немного стариков, их опыт не позволит прорасти пагубным семенам сомнений и страхов. Может быть, мой кулинарный пример выглядит немного смешно, но для того, чтобы молодняк поднялся и стал правильным тестом, в него достаточно «подсыпать» немного ветеранов в качестве закваски.

К несчастью, лишь немногие командиры, как и политики, сознают тот факт, что боевые части имеют свою коллективную душу, и поэтому не считают необходимым воздействовать на чувства людей. Говоря эти слова, я вспоминаю, как тот же Пол признался мне однажды с большой искренностью, что одним из величайших моментов его жизни стал тот, когда во время операции «Балдж» я положил руку ему на плечо и сказал: «Как нынче поживает мой маленький геройский сукин сын?» Пол уверял, что это замечание воодушевило не только его, но и буквально всех в дивизии. Думаю, что, вполне возможно, он прав.