Война, какой я ее знал

После обеда генерал Уокер устроил так, что нам удалось стать зрителями великолепного шоу. Как бы там ни было, мне показалось весьма и весьма странным, что во время мировой войны два десятка парней и людей среднего возраста вместе с тридцатью грумами тратили все свое время на то, чтобы обучать несколько десятков лошадей шевелить задницами и становиться на дыбы, повинуясь всаднику, натягивающему поводья или ударяющему их пятками в бока. Как бы я ни любил лошадей, подобные вещи кажутся мне напрасной тратой времени и сил. С другой стороны, наверное, неправильно было бы позволить древнему искусству, сколь бы бессмысленным оно ни казалось, исчезнуть навеки, тем более все оценки субъективны. Лично для меня вольтижировка вещь куда более интересная, чем живопись или музыка.

Покинув расположение 20-го корпуса, мы с заместителем министра полетели дальше. Пролетая над Линцем, я обнаружил, что город получил больше разрушений, чем мне представлялось. Приземлились мы в расположении 12-го корпуса, где нас встретил генерал Ирвин. Оттуда уже к 20.00 мы вернулись ко мне в штаб.

У замминистра была чудесная способность запоминать имена и лица: он помнил всех офицеров, которых ему представляли, когда он в последний раз посещал ту или иную часть. Также он очень хорошо знал историю, особенно то, что касалась Гражданской войны, поэтому мы беседовали с особым удовольствием. Насколько мне известно, он единственный человек в правительстве, награжденный крестом «За отличную службу», который он получил, служа в пехотных частях во время Первой мировой войны.

8 мая, когда замминистра уехал, ко мне на обед пожаловали Брэдли и Аллен, и мы обсудили множество вопросов, которые касались занимаемой нами зоны. Между тем поскольку Штаб командующего союзническими экспедиционными силами так и не пришел к какому-нибудь конкретному решению, мы могли лишь гадать о том, что же будет дальше.

На обычной летучке утром 8-го в разговоре с офицерами я сказал им, что эта летучка станет последней на территории Европы, подчеркивая слово «Европа». Думаю, многие из них понимали, что я надеялся на другие летучки, но уже в Азии, однако «Самые лучшие планы людей и мышей идут ко дну…». Затем я поблагодарил всех сотрудников штаба за то, что они сделали, и сказал, что один человек не может управлять армией, а успешность действий каждого [274] войска зависит от гармоничной работы его штаба, от умения сражаться боевых офицеров, сержантов и рядовых. Без этого командного взаимодействия никто не может победить в войне.

8 мая отмеряло ровно два с половиной года, прошедшие с момента нашей высадки в Африке. Все это время до полуночи в ночь с 8 на 9 мая мы почти постоянно воевали, а когда мы не сражались с врагом, то воевали с нашими критиканами, что, я уверен, куда более тяжкое бремя.

В 11.30 закончился последний брифинг, и я попрощался с военными корреспондентами. Один из журналистов спросил меня: «Генерал, почему мы не взяли Прагу?» Я сказал: «Я дам вам самый точный ответ». Они тут же вытащили свои блокноты и приготовились записывать. Я же произнес: «Потому что нам приказали не брать ее». Раздался смех, но вообще-то они выглядели разочарованными. Затем среди всеобщего шума и гама я фотографировался с ними бесчисленное множество раз и бесконечно раздавал автографы. В общем и целом, корреспонденты, аккредитованные в Третьей армии, немало и на славу потрудились, чтобы дать людям там, дома в Америке, правдивую картину того, что происходило здесь, на войне{252}.

Я получил прекрасное письмо с поздравлениями от министра обороны мистера Стимсона{253}. Вот текст этого письма:

Поздравляю вас и героических солдат Третьей армии. Я благодарю вас за блистательные победы, сыгравшие большую роль в приближении сего славного дня. Подвиги, совершенные Третьей армией, вписаны в историю рядом с подвигами, совершенными во имя торжества традиции Америки и для ее защиты другими армиями в прежние времена. Вы и ваши храбрые воbны заслужили низкий поклон от нашего народа. [275]

Это письмо, по моему мнению, лучше чем что-либо другое служило признаком окончания войны. Боюсь, последней для меня войны.

Я могу смело сказать, что на протяжении всей кампании в Европе я не помню ни одной совершенной мною ошибки, кроме того случая, когда я послал маленький отряд на взятие Гаммельбурга. В остальном мои действия, как я считаю, заслужили положительных оценок. На протяжении всей войны высокое руководство сдерживало меня, что, может статься, было и к лучшему, поскольку есть за мной грех – я слишком горяч. Между тем я так не думаю и уверен – их осторожность не пошла на пользу общему делу, поскольку, если бы они позволили мне действовать так, как я того хотел, война могла бы завершиться скорее и многие жизни удалось бы спасти.