В 15.30 вышел на связь генерал Уэйленд, который известил меня о том, что к северу от Декирха отмечены крупные соединения вражеских танков, двигавшихся в разных направлениях. Еще Уэйленд сказал, что его пилоты уверяют, будто не видели подобного скопления неприятельской бронетехники со времен Фалезского окна. Летчики атаковали танки{191}.
23 января все шло хорошо, если не считать того, что один батальон 94-й дивизии потерял сорок человек убитыми и ранеными и четыреста пропавшими без вести. Я приказал генералу Уокеру разобраться.
Несмотря на наши с генералом Брэдли протесты, Штаб главнокомандующего распорядился, чтобы 35-я дивизия, за исключением одной штурмовой бригады, выполнявшей боевые задачи совместно с 6-й бронетанковой, перешла в состав 6-й группы армий. Начиная с 6 июля 35-я за вычетом всего пяти дней постоянно находилась на передовой, и мне только теперь удалось отвести ее с линии фронта.
6-й корпус Седьмой армии был оттеснен противником на несколько километров назад.
В дальнейшем план наступления 12-й группы армий предполагал штурм линии Зигфрида силами двух корпусов Первой армии на участке севернее 8-го корпуса, а также параллельно с ними атаку вышеупомянутого корпуса Третьей армии. Перед 3, 12 и 20-м корпусами ставились задачи в основном оборонительного характера. В случае провала плана Брэдли пришлось бы передать Монтгомери двенадцать дивизий, так что нам очень не хотелось опростоволоситься.
Когда вопрос об атаке на северном участке фронта моей армии разрешился, я подумал сначала поручить дело генералу Уокеру, поскольку он казался мне менее измученным, чем командир другого корпуса, а также потому, что я всегда считал Уокера очень напористым и стоящим солдатом. Между тем, принимая во внимание то [195] обстоятельство, что Мидлтону уже приходилось действовать в секторе предстоящего наступления, а также по причине того, что в данный момент он являлся командиром северного 8-го корпуса, я, несмотря на его утомление, оставил его на этом посту и позволил развивать наступление. Кроме всего прочего, я считал Мидлтона вполне сложившимся и опытным командиром.
Способ усилить вышеназванный корпус выглядел довольно сложно. Чтобы выполнить данную задачу, нам надлежало заменить на позициях новую 76-ю дивизию из состава 8-го корпуса 87-й дивизией из состава 12-го корпуса, которая отошла бы к Мидлтону. Затем 17-я воздушно-десантная дивизия из 3 корпуса должна была заменить 26-ю дивизию того же, 3-го корпуса, а 26-я дивизия в свою очередь войти в состав 20-го корпуса, чтобы высвободить 95-ю дивизию, которая поступила бы в распоряжение Мидлтона. Затем к Мидлтону отходили 90-я дивизия 3-го корпуса и 4-я дивизия 12-го корпуса. Таким образом, под его началом собирались четыре пехотных дивизии плюс 11-я бронетанковая, а с этим можно было показать неприятелю где раки зимуют. Разработкой наших планов мы с командирами корпусов занимались у меня дома за ужином поздно вечером 23-го числа.
24 января прибыл генерал Ходжес, и мы – он, я и Брэдли – вместе пообедали. Затем штабы Первой и Третьей армий обсудили вопрос разграничений между частями обеих армий, с чем мы превосходным образом справились.
Пока мы наслаждались собственными достижениями, из Штаба главнокомандующего экспедиционными силами союзников генералу Брэдли позвонил генерал Уайтели{192}, который выразил намерение перевести штаб корпуса из состава 12-й группы армий в состав 6-й группы армий. Впервые за все время, что я его знал, Брэдли вышел из себя. Он набросился на Уайтели и заявил ему, что если тот хочет пустить псу под хвост всю операцию, то может взять все корпуса и все дивизии и перевести их куда ему заблагорассудится – хоть к черту на рога. Затем трубку взял помощник Уайтели генерал Булль, и Брэдли повторил все то же самое ему, добавив, что речь идет не только в судьбе обычной тактической операции, а о том, что на карту поставлен престиж американской армии в целом. Все мы дружно поддержали позицию Брэдли. Генерал Ходжес заявил, что мог бы начать действовать в воскресенье, 28-го, тогда я немедленно принял решение наступать в субботу, 27-го.
Мы с Брэдли и Ходжесом были единодушны в вопросе «кольмарского мешка», считая, что связывать большое количество войск его ликвидацией было неразумно и просто глупо. Более того, уже в [196] третий раз на нашей памяти планы высокого начальства менялись в самый последний момент. Каждого из нас наполняла решимость наступать, какие бы части у нас ни отобрали.
В тот момент я был уверен, что немцы оттянут войска на восток, возможно, к берегам Рейна. Интересно отметить, что, судя по рапортам немецких командиров, которые мне довелось прочитать потом, германский генштаб собирался поступить именно таким образом, однако Гитлер запретил им делать это.