Война, какой я ее знал

Способ усилить вышеназванный корпус выглядел довольно сложно. Чтобы выполнить данную задачу, нам надлежало заменить на позициях новую 76–ю дивизию из состава 8–го корпуса 87–й дивизией из состава 12–го корпуса, которая отошла бы к Мидлтону. Затем 17–я воздушно—десантная дивизия из 3 корпуса должна была заменить 26–ю дивизию того же, 3–го корпуса, а 26–я дивизия в свою очередь войти в состав 20–го корпуса, чтобы высвободить 95–ю дивизию, которая поступила бы в распоряжение Мидлтона. Затем к Мидлтону отходили 90–я дивизия 3–го корпуса и 4–я дивизия 12–го корпуса. Таким образом, под его началом собирались четыре пехотных дивизии плюс 11–я бронетанковая, а с этим можно было показать неприятелю где раки зимуют. Разработкой наших планов мы с командирами корпусов занимались у меня дома за ужином поздно вечером 23–го числа.

24 января прибыл генерал Ходжес, и мы — он, я и Брэдли — вместе пообедали. Затем штабы Первой и Третьей армий обсудили вопрос разграничений между частями обеих армий, с чем мы превосходным образом справились.

Пока мы наслаждались собственными достижениями, из Штаба главнокомандующего экспедиционными силами союзников генералу Брэдли позвонил генерал Уайтели,[192] который выразил намерение перевести штаб корпуса из состава 12–й группы армий в состав 6–й группы армий. Впервые за все время, что я его знал, Брэдли вышел из себя. Он набросился на Уайтели и заявил ему, что если тот хочет пустить псу под хвост всю операцию, то может взять все корпуса и все дивизии и перевести их куда ему заблагорассудится — хоть к черту на рога. Затем трубку взял помощник Уайтели генерал Булль, и Брэдли повторил все то же самое ему, добавив, что речь идет не только в судьбе обычной тактической операции, а о том, что на карту поставлен престиж американской армии в целом. Все мы дружно поддержали позицию Брэдли. Генерал Ходжес заявил, что мог бы начать действовать в воскресенье, 28–го, тогда я немедленно принял решение наступать в субботу, 27–го.

Мы с Брэдли и Ходжесом были единодушны в вопросе «кольмарского мешка», считая, что связывать большое количество войск его ликвидацией было неразумно и просто глупо. Более того, уже в третий раз на нашей памяти планы высокого начальства менялись в самый последний момент. Каждого из нас наполняла решимость наступать, какие бы части у нас ни отобрали.

В тот момент я был уверен, что немцы оттянут войска на восток, возможно, к берегам Рейна. Интересно отметить, что, судя по рапортам немецких командиров, которые мне довелось прочитать потом, германский генштаб собирался поступить именно таким образом, однако Гитлер запретил им делать это.

25 января мы с Кодменом и Стиллером нанесли визит в 4, 5 и 80–ю пехотные дивизии. Мы также завернули в Декирх, Эйтельбрюкк и Вильтц. Мы здорово «облегчили» жизнь горожанам, освободив их. Поскольку все это время столбик термометра держался ниже нулевой отметки, а все окна и порой даже двери в зданиях из—за обстрелов и рейдов авиации вылетели, трубы парового отопления полопались, и даже канализация вышла из строя. Так что ввиду вышеназванных причин в больших домах никто не жил.

В тот самый день все подразделения 8, 3 и 12–го корпусов, не считая левофлангового полка 80–й дивизии, достигли расчетных позиций, а именно находились в горах к востоку от дороги Декирх — Сен—Вит. 76–я и 87–я пехотные дивизии занимались передислокацией.

Наступательные действия 12 корпуса в ходе проведения операции заслуживали особой похвалы; правильно спланированная, быстро развивавшаяся атака не повлекла за собой серьезных потерь.

24 января среди сотни вражеских солдат и офицеров, захваченных в плен 5–й пехотной дивизией, оказались военнослужащие из пяти разных дивизий противника. В тот же день в числе ста пятидесяти военнопленных, взятых 6–й бронетанковой, обнаружились солдаты и офицеры из десяти германских дивизий. Это свидетельствовало о высокой степени дезорганизованности частей неприятеля. К сожалению, мы даже и представить себе не могли, насколько плохо обстояли дела у противника в тот момент. Все это время склонный к пессимизму Генштаб одергивал нас, предостерегал от действий, казавшихся ему чрезмерно смелыми. Ничего хорошего, кроме вреда, подобные настроения делу не приносили.

С наступлением темноты 26 января стало очевидным, что вся перегруппировка частей завершится вовремя и 28–го числа можно будет начать наступление. Если бы кто—нибудь предложил осуществить подобное перемещение войск в Левенворте,[193] там бы поднялся переполох, а здесь ничего — все всё сделали четко и правильно, без суеты и лишних разговоров. Конечно, между условиями этой операции и теми, что имелись в Левенворте, все же существует разница. Здесь у нас наличествовал могучий штаб — собрание ветеранов и весьма способных специалистов, в то время как в Левенворте нет никого, кроме курсантов, чьи головы забиты всевозможными формулярами и циркулярами.