Война кротов

Сайгону вдруг стало смешно. Хозяин Туннелей, который всё это время хранил его, таки устал это делать и попросту отдал своего протеже на растерзание. А раз двум смертям не бывать, а одной не миновать, так чего дёргаться-то?

Сайгон резко присел и ударил локтём назад. В пустоту.

По инерции его развернуло, он упал на бок, но автомат не выпустил, ведь к нему был привязан фонарь, без которого святошинец был бы слеп, как крот.

– Тише ты! А то ещё в меня попадёшь. Я этого не люблю.

Луч света выхватил из темноты фигуру растамана. На плече у него висел автомат. В руке, примирительно поднятой, Че держал штык-нож.

– Всё-всё-всё! Я пошутил!

Стрела ударила в приклад его автомата.

– А вот они не шутят, – буркнул Сайгон.

Че достал из-за пазухи гранату, ту самую, что берёг для особого случая:

– Не трать патроны. Они тебе ещё пригодятся.

Ещё одна стрела едва не проткнула растаману ногу. Выдернув чеку и подождав секунду-две, он швырнул гранату под ноги преследователям.

– Ложись!

Че распластался рядом с Сайгоном.

Несколько долгих мгновений казалось, что граната за долгие годы хранения в сырости метро «протухла», и вот-вот – пока спасатели отдыхают в нелепых позах – появятся папуасы, чтобы вершить свой скорый суд…

Вспышка.

Грохот.

Дикие вопли.

– Теперь они за нами не сунутся. – Че поднялся и побежал по направлению к Арсенальной.

– Но ведь граната у тебя одна! – крикнул ему в спину Сайгон, помогая встать метростроевцу.

Растаман оглянулся:

– Точно. Но они-то об этом не знают.

* * *

Фидель ждал их метрах в ста от поля боя. Точнее – от места побоища. В туннеле граната Ф-1 способна творить чудеса. Если чудесами можно назвать бесчисленные увечья и раны, не совместимые с жизнью.

И всё равно, вопреки протестам Че они выждали еще с полчаса, чтобы увериться: аборигены Крещатика отказались от дальнейшего преследования. Разумно. По правде говоря, папуасам вообще не следовало соваться в туннель. Спасатели даже в урезанном составе – сила грозная, способная изменить судьбу всего киевского метро. У команды Фиделя на пути не становись. И уж тем более не стоит за ней гнаться.

– Нас не догонят!

– Мышка погиб. – Сайгон схватил растамана за плечо и попытался развернуть лицом к себе, но тот сбросил руку.

– И что? Устроим поминки? Напьёмся и порыдаем всласть?

Сайгон оторопел:

– Мышка… Он погиб, он… Он ведь был одним из нас!

Фидель поправил рюкзак, затем проверил, как закреплён свёрток с противорадиационным комплектом, и, глядя мимо Сайгона, сказал:

– Он всё ещё один из нас, малыш. До сих пор и навсегда.

Че кивнул, соглашаясь с команданте. Сайгону показалось, что в глазах его блеснули слёзы. И тут же, словно смутившись своей слабости, растаман спросил:

– Вода у кого-нибудь есть?

Выяснилось, что у них одна фляга на всех. Когда началась заварушка на станции, как-то не до того было.

– Негусто. Ирония судьбы: там, куда мы идём, воды хоть залейся. А пить нельзя…

* * *

Долго шли молча, до звона в ушах вслушиваясь в тишину.

Вода, вода, вода… Где её взять? Во рту сухо. С продуктами тоже напряг. Нет продуктов. Кое-кто перекусил на Крещатике, а Сайгону и жабьей косточки не обломилось. Ещё немного – и он продаст душу за кожуру «банана». Только некому тут покупать Сайгонову душу…

Здесь, похоже, вообще никого нет.

Даже крысы куда-то подевались. И мокриц нет, хотя стены влажные. Если совсем замучит жажда, их можно облизывать. Не мокриц, конечно, а стены.

Из туннеля от Арсенальной тянуло холодом. А с Крещатика – жаркой духотой. Горячий, насыщенный парами воздух смешивается с холодным, потому и конденсат на стенах. Всё просто…

Сайгон вдруг вспомнил, что ему давно не мерещилось небо над головой. Давно? Всего-то несколько дней прошло с тех пор, как он покинул Святошин, а кажется – вечность.

Сайгон первым заговорил:

– Фидель, я хотел спросить… Что случилось на Крещатике? Почему тот папуас так возбудился, увидев тебя?

Команданте на ходу пожал плечами, что было не очень-то просто сделать, учитывая, что в плечи ему впивались лямки рюкзака:

– Знаешь, малыш, Христа тоже плохо приняли в своё время. Всегда приходится чем-то жертвовать: своей жизнью, чужой… совестью и моралью… Добро из зла, помнишь? А уж материала у нас с избытком. Да и мало ли что бормотал тот полоумный…

И то верно. Сайгон уже забыл, что именно сказал папуас перед смертью. Кажется, он произнёс лишь одно слово… Точно! И слово это «пулемёты». Интересно, что он имел в виду? И при чём здесь Фидель?

– Я ещё спрошу, можно?

– Валяй, малыш, не стесняйся.

– Нам ведь просто повезло, что у коммунаров целый мешок жетонов оказался. А если б нет, как бы тогда патроны добывали?

Фидель подмигнул святошинцу:

– Да просто повезло папуасам, что тут скажешь. В рубашках родились.