— У меня к вам просьба: называйте меня Адой, хорошо? Я совсем не госпожа, тем более для вас. На людях обращайтесь как вам будет удобнее, но когда мы одни, прошу, не надо титулов и фамилий!
— Как пожелаете. — Здесь порядочному молодому человеку, видимо, следовало бы покраснеть или смутиться, но Орсо сейчас и в самом деле было не до того. Он вдруг остро почувствовал, что не спал две ночи и чем скорее ему попадётся пригодная для сна поверхность, тем лучше. Но и заставлять опекуншу ждать неправильно…
Юноша провёл ладонью по лицу:
— Прошу меня простить, я боюсь заснуть на ходу. Если я скажу что-нибудь неуважительное, умоляю отнести это на счёт…
— Отнесу, отнесу, не беспокойтесь, — рассмеялась Ада. А вот смеётся она приятно, и даже голос кажется не таким резким. — Едемте ко мне, пока вы в самом деле не уснули. У меня на улице возок. Коня можно сразу взять с собой, за остальным вернёмся.
Орсо ещё раз потёр ладонями лицо. Помогло — кровь прилила к щекам, глаза слипались чуть меньше:
— Я задержу вас на одну минуту.
Через минуту он и в самом деле появился одетый и при шпаге, предложил Аде руку, и та с готовностью оперлась на неё. Лестница, видимо, была для её ноги нелёгким испытанием.
Морозный воздух и снежинки, касающиеся лица, ещё немного отрезвили Орсо. Вот бы сейчас вскочить на Пороха и — карьером отсюда, в метель, куда глаза глядят, чтобы из всех звуков остались только свист ветра и грохот копыт по подмерзающей земле… Он с трудом оставил заманчивую картину бездумной бешеной скачки и вернулся в реальность: даме нужно помочь сесть в экипаж.
Возок Ады мягко шёл по заснеженным улицам, полозья иногда чуть слышно гудели на льду. Маленькие окна залепило снегом, внутри стало совсем темно. От голода и усталости Орсо начал мёрзнуть и из последних сил боролся со сном. Чёрная шубка Ады касалась его плеча, она даже на вид была такой тёплой, такой уютной… не спать, ещё не хватало!
— Вы уже подумали, что будете делать с обстановкой дома? — спросила опекунша.
Орсо ещё раз героическим усилием отогнал дремоту:
— Я бы хотел… если это вам не помешает… я хотел бы забрать вещи из кабинета отца, всю библиотеку, Пороха, конечно, и… если можно… ещё рояль.
Часть 2, где говорится о мечтах, Творце и звёздах
Зима взялась за город по-настоящему: дворники не успевали бороться с сугробами, карнизы украсились снежными фестонами, мосты обледенели, и ночами целые отряды уборщиков с пешнями и лопатами долбили наледь, чтобы утром можно было ездить без опаски. Похолодало, и в одно хмурое морозное утро город расцветился словно яркими фонариками — в него вторглись стаи снегирей. Громкое требовательное «пик-пик» доносилось с каждого куста, рябиновые деревья дрожали и колыхались под натиском сотен голодных птиц.
Орсо мог часами просиживать у окна своего нового обиталища, глядя на снегирей, облюбовавших рябиновую аллею. Наружная стена спальни была, собственно, скатом крыши, и окна в ней получились огромные, с широкими подоконниками. Тёмно-рыжие ягоды и алые грудки снегирей горели на фоне пасмурного неба, их мелькание притягивало взгляд, и на какое-то время забывалось всё — редкие радости и большое горе, тревога о будущем и странное чувство потерянности в неожиданно изменившемся мире, где теперь приходилось жить. Ибо жизнь в доме Ады была поистине ни на что не похожа.
Дом, где жила приёмная дочь королей, снаружи казался совсем маленьким, но остроумная планировка внутренних помещений не давала ощутить тесноты. В распоряжении Орсо были две комнаты — кабинет и спальня на втором этаже. Кабинет был совершенно обычным небольшим помещением, где нового хозяина уже ждали удобные книжные полки; отцовский стол поместился прямо напротив окна, как будто всегда там стоял, а в маленькую нишу, невесть зачем оставленную в дальней стене, как родной встал большой глобус на медной подставке. Большую библиотеку, конечно, здесь было не разместить, но Орсо, раз решившись, не передумал. Почти все книги отправились в Музей изящных искусств — хранитель тамошней библиотеки не мог поверить своему счастью и долго в немом восторге перелистывал составленный отцом каталог. Себе Орсо оставил лишь старинный атлас, где земля ещё была представлена квадратом, и «Плавание кругом земли», а Ада попросила себе на память рукописную «Повесть о девице Леонор» — тетрадка в плохо сохранившемся кожаном переплёте была, должно быть, переписана как раз девицей, полудетским крупным почерком с забавными ошибками. «Повести» было никак не меньше ста пятидесяти лет, значит, и тетрадка, вероятно, помнит ещё Луиджи Первого. Так-то: была девичьей забавой — стала раритетом.